Зеркало для героя

Журков показал руки, они были испачканы черной смолой.

— Рационализаторы! Додумались покрывать тектилом, не снимая колес. Время они экономят! Скажу Иванченко, пусть внесет в свой кондуит.

— Может, они хотели как лучше, — сказал Никифоров. — А мы сразу премию срежем…

— Куда ты собрался? — повторил Журков, глядя на газету с пирогами. Кому?

— Да так.

— Лучше или хуже, а технологическая дисциплина — это закон. Отступил раз, а мы проморгали — значит, все дозволено. Уже одному у нас было все дозволено… А ты не к Губочеву?

— Что ему голодному сидеть, — неловко усмехнулся Никифоров. — В столовку ему сейчас, поди, стыдно идти. С меня не убудет, отнесу.

— Отнеси, коль такой жалостливый.

Никифоров кивнул и пошел, но кто-то громко позвал:

— Саша! Эй!.. Саша!

Старый приятель Олег Кипоренко махал рукой, улыбаясь во весь рот, как мальчишка. «Не вовремя приехал», — мелькнуло у Никифорова. У Кипоренко был дар нравиться людям, как раз то, чего у Никифорова, как он считал, не было. К сорока годам Кипоренко не сумел стать ни советником-посланником, ни заведующим отделом, какими стали его сокурсники, и занимал небольшую должность. «Я Акакий Акакиевич, — шутил Кипоренко. — Современный Акакий Акакиевич Башмачкин. Пишу с утра до ночи. За границей тоже пишу, но иногда надеваю смокинг, чтобы выпить рюмку водки. Знаешь, как мне недавно повезло? Я в Африке снял кучу слайдов, так у меня издательство купило сто семьдесят штук по четвертаку за слайд. Теперь куплю дочке кооператив». У него было две жены, бывшая и настоящая, и две дочери, большая и маленькая.

— Ты обедать? — спросил Кипоренко. — Жрать охота! — Он взял пирог, откусил. Никифоров отдал ему кефир. Кипоренко запрокинул голову, отпил из горлышка.

— А меня однажды в Нью-Йорке чуть не прирезали, — вспомнил он. — Ха-ха! Ты ел? А кому пирожки?

— Тебе. Не стесняйся.

— Теплый, — сказал Кипоренко. — Хорошо тебе. Ты хозяин, даже общепит свой. А мне переднее левое крыло надо заменить… Как, Саша?

— Стукнулся?

— Автобус, понимаешь, с левого поворота вылез на мою сторону. У меня была секунда. Вижу, что он должен меня задеть — и как во сне. Стою на правый поворот, автобус — на меня. Просто растерялся. А ведь успел бы включить задний ход, как думаешь?

«Не вовремя приехал», — снова подумал Никифоров.

— Пошли ко мне, — сказал он.

— Сначала покажу, как он меня.

— Ну идем, — согласился Никифоров.

— Так вот, чуть меня не зарезали, — начал Кипоренко, и они пошли к выходу. — Я жил на семнадцатом этаже, а магазин — на одиннадцатом. Жена послала за молоком. Я вот в этих джинсах был. — Он хлопнул себя по бедру. В кармане пять долларов. Сел в лифт, еду. На пятнадцатом лифт останавливается, входит здоровенный детина, метра два. В кулаке штык. Он мне штык к животу: «Мани!» Они там не шутят. Запросто пырнет. Я отдал свою пятерку, говорю: «Извини, ай эм сорри, больше нету». Ну он, слава богу, поверил. Поднялся я домой, а руки трясутся.

Они подошли к воротам. Калитка была открыта, с улицы тянуло жарким сквозняком. Никифоров остановился, пропуская приятеля. Кипоренко тоже остановился.

— А ведь молоко нужно! Опять взял пять долларов. На пятнадцатом лифт останавливается, входит тот же тип со штыком. Штык к животу: «Мани!» Ну, тут я не выдержал. Как заору на него: «И тебе не стыдно, только что дал пятерку, а ты опять лезешь!» Он эдак прищурился. Думаю, — финиш, приехали. А он: «Ай эм сорри, сэр». — И ушел… Ха-ха! — Кипоренко хлопнул Никифорова по плечу, подтолкнул: — Вот сюжет, а?

Крыло выглядело нестрашно: удар косо пришелся в середину, сантиметрах в трех за боковым указателем поворота, смял железо в глубокую складку и, не повредив стекла фары, разворотил ее гнездо. Бампер и панель радиатора были слегка погнуты.

— И ты из-за этого приехал? — спросил Никифоров. — Делать тебе нечего. С таким крылом я бы объездил полмира.

— Серьезно, Саша, можно сегодня заменить? Завтра я улетаю в Ригу сопровождать одного джентльмена.

— Трудно, — вздохнул Никифоров. — Тебе отказывать не хочется, а свой порядок не могу нарушать.

— Между молотом и наковальней? — сказал Кипоренко.

— Не обижайся, ладно?

— Чего мне обижаться? Я сам дурак, сперва надо было позвонить.

— Приезжай после Риги.

— А может, попробуем сегодня? Понимаешь, сейчас у меня есть время, а кто знает, что случится через неделю? — Кипоренко рассеянно смотрел на него, держа перед собой пустую бутылку. Никифоров подумал, что еще никогда не отказывал ни своим немногочисленным приятелям, ни начальству. Начальству отказывать глупо. Но уж если оно, прибегая к телефонным звонкам, записочкам и даже телеграммам, хлопотало о внеочередном ремонте тех или иных машин, то он наверняка имел право помогать своим. Не боялся он и рабочих: те верили, что Никифоров не продается. Ему перед собой было неловко.

— Знаешь, Олег… — сказал Никифоров, помолчал, махнул рукой. — Ладно! Пошли в диспетчерскую, откроем заказ-наряд. — Решив отказать, он согласился, но вместо облегчения почувствовал досаду.

— Счастье — это благо индивида, — засмеялся Кипоренко. — Ты могучий человек, Саша!