Зеркало для героя

— «Продуголь» устанавливал шахтопромышленникам квоты добычи, чтобы держать высокие цены на уголь, — объяснил он. — За «Продуглем» стояли французские капиталы. На интересы России им плевать.

— Вы о чем? — перебила Нина. — Сейчас французы — наша единственная опора. А что было до войны — пора забыть.

— Голубушка моя! — воскликнул Ванечкин. — Да знаете, что тогда даже следствие не дали закончить — вмешался французский посол.

— Хоть сатана! — сказала она. — Да, французы — торгаши. А англичане, а немцы, а мы сами? Все торгаши!.. Ваше патриотическое чувство уязвлено поляками? Да, за поляками стоят французы. Но мне ближе умный торгаш, чем наш кровожадный хам!

Нина остановилась. Она отказывалась от примитивного деления мира по хуторам и закоулкам. Русское должно было расширять ее мир, а не сужать, запихивать в сундук. Сундук — это турецкий сандак, гроб.

Ванечкин прошел два шага, повернулся.

— Патриотическое чувство? — насмешливо спросил он. — А много ли вы весите, Нина Петровна, без нашего кровожадного хама? Любой купчишка в феске не боится вас надуть. Я помню, как наши беллетристы писали до войны: любовь к электричеству и пару важнее любви к ближнему. И это Чехов, самый умный из них… Что же, Нина Петровна, электричества у вас не было, пара не было? Разве вы по пару горюете?.. — Ванечкин развел руками и даже чуть присел, ерничая, высунув вперед бороду. — Расеи вам надо!.. Вот по чему горюете.

Столько тоски и яда было в его физиономии, что Нина разозлилась:

— Не Расеи! Русской Америки мне надо! А Рассеи я уже нахлебалась, хватит.

Ванечкин махнул рукой, кисло произнес:

— Открещиваетесь… Потому-то наши орлы так легко разлагаются на чужбине — потеряли опору… Ишь, Русской Америки они захотели! А где вы ее найдете без русской государственности?

— Да это у нас в каменноугольном бассейне весь промышленный район так назывался — Русская Америка, — сказала она. — До настоящей Америки еще далеко.

— Все это глупости, — усмехнулся Ванечкин. — Америка, Франция! Не верьте вы никому. У меня тоже компаньоны были французы, когда я служил в Сибирском банке. Чуть до дуэли не дошло… Хотели они провести нас, продать свои акции нашим противникам, да я пригрозил: если продадите, то я как бывший гвардейский офицер вызываю дю Пелу, был такой у них виконтик. Это забавная история. Я, может, как-нибудь расскажу про нее. Французы соперничали с германским банком, а предали нас, не моргнув глазом… И только под страхом дуэли я их заставил!

Ванечкин взял Нину под руку, они прошли несколько шагов, потом он сказал:

— Не верю я барону! Ничего не выйдет в Крыму… Вы там сделайте свои денежные дела и не зарывайтесь. Все равно нас предадут…

Они вышли к поляне. Солнечно было, зелено, хорошо. Стояла белая гладкая скульптура — обнаженная богиня, а над ней — маленький купидончик с луком. И на купидончиковой голове сидела набекрень старая офицерская фуражка. Ванечкин фыркнул и погрозил купидончику кулаком.

* * *

Нина ни на йоту не поверила бывшему члену главного правления Сибирского банка. Крым засиял перед ней как единственное спасение, и нечего ей было окунаться в сумерки сомнений. Теперь или никогда, решила она.

И бумаги сразу нашлись. Они лежали за шкафом, наполовину застрявшие в щели, край конверта изгрызен. Видно, пришлись не по зубам турецким крысам. А шоколад утащен.

Нина разложила на столике свое богатство — документы на владение рудником и землей, акции «Общества Электрификации Донецкого бассейна», «Общества братьев Нобель», Московско-Виндаво-Рыбинской железной дороги, Новороссийского общества и еще вырезки из новочеркасских газет. Какая сила стояла за всем этим богатством! Неужели она не возродится?

Ей вспомнилось, как впервые на вечеринке в родительском доме Симон советовал ее отцу покупать акции Русско-Азиатского банка и объяснял, что банк связан с военными заводами. И обстановка довоенной вечеринки, ожидание близкого замужества, молодые мужчины, — Симон, Макарий, фельдшер, поющий под гитару романс, — все это ожило, поманило Нину тоской и любовью.

Нина накрыла ладонями бумаги, потом раздвинула руки и увидела где-то внизу, в глубине — поселок Дмитриевский. Это был мираж. Словно подул знойный афганец, навеял далекое. А если поселок сгинул? Если на его месте пустыня? Тогда куда идти Нине? Кто ее ждет?

Ее никто не ждал.

Страшная величественная сила влекла Нину домой. С сердца свалился камень, теперь было просто.

* * *

Вскоре к ней заглянул Ванечкин, по-соседски, в шлепанцах, узнал о бумагах и не удержался, стал рассматривать акции, улыбаясь и вздыхая.