Зеркало для героя

– А ты хотел, чтобы она растерзала нас всех? Ты же видел: она неслась на нас как бешеная!

– Даже не похороним нашего чунчо по-человечески, – без особой грусти произнес Лошадиная Губа.

Я едва не закричал от восторга и, ткнувшись лбом в сырую землю, изо всех сил вдавил в нее кулаки. Чунчо! Несчастный чунчо! Значит, это индеец пытался спасти мне жизнь, выстрелил в пуму, но промахнулся, и она, забыв обо мне, кинулась на него!

– Странно все-таки, – произнес носатый. – Что это с ней случилось? Обычно пумы ведут себя тихо и первыми не нападают.

– Много ли ты знаешь про этих кошек?

– Может быть, эти двое ее спугнули? – совсем тихо сказал носатый и посмотрел по сторонам.

Я всем телом вжался в землю, втянул голову в плечи и затаил дыхание.

– Может быть, – согласился Лошадиная Губа. – Но, надеюсь, ты не собираешься искать их сейчас?

– Тихо! – оборвал напарника носатый и посмотрел в мою сторону.

Я похолодел. Казалось, что бронзоволицые не сводят с меня глаз. Не знаю, что могло привлечь их внимание. Разве что стук моего сердца?

– Дай-ка! – сказал носатый и взял из рук напарника карабин.

Что за жизнь! Если не пума сожрет, то колумбийская мафия пристрелит. А кто-то еще бочку катит на Москву, говорит, уровень преступности высокий.

Еще раз обозвав себя плохим словом за то, что пошел по ночным джунглям без оружия, я прижался щекой к сырой земле, моля бога, чтобы мое сердце замерло на несколько секунд. Носатый, держа карабин наизготове, медленно шагнул в мою сторону, повел стволом по сторонам и, успокоившись, вернулся к Лошадиной Губе.

– Я чувствую – они где-то рядом. Но бегать за ними по сельве мы не будем, у нас нет времени. Босс ждет доклада. Завтра утром я передам ему, что деньги у нас в руках… Русские все равно никуда не денутся. Напролом через джунгли, в майках с короткими рукавами, без мачете, без еды они не пойдут. Они будут бродить вокруг аэродрома и искать дорогу. А дорога здесь только одна. Им не останется ничего другого, как выйти к причалу Майо, чтобы оттуда подняться по реке до Эквадора. В Майо мы их и встретим… Пойдем погреемся у костра, что-то меня знобит.

Бронзоволицые повернулись, пошли в кусты и вскоре исчезли в темноте. Через минуту все стихло. Еще некоторое время я неподвижно лежал в своей засаде, прислушиваясь к фону ночных джунглей, затем встал и, стараясь не производить шума, пошел к прогалине.

Я чудом не заблудился и сумел вернуться к Владу лишь после того, как второй раз побывал у ручья. Я был поражен феноменальными способностями Влада спать в обстановке, в которой впору только умирать. Тем не менее мой друг сладко посапывал, закопавшись с головой в ветки и крепко обнимая карабин, и лишь что-то пробормотал во сне, когда я пристроился с ним рядом.

Я думал, что до утра не сомкну глаз. Но, видимо, ночное происшествие настолько истощило запас моих нервных сил, настолько высоко подняло планку оценки опасности, что я заснул почти мгновенно, мысленно послав к чертям собачьим всех пум, тропических куфий и пауков.

* * *

Убеждать надо не словом, а кровью. Я проснулся от сдавленного вопля Влада и тотчас вскочил на ноги, готовясь увидеть какое-нибудь ужасное чудовище, но заросли вокруг нас были неподвижны, солнечный свет нежным теплым потоком струился сверху, прогревая влажные листья и землю, отчего вокруг нас медленно клубился пар, а оглушительный хор птиц успокаивал и убеждал, что не все в джунглях так страшно и плохо.

Влад, сидя на ветках, неестественно согнул шею и, скосив глаза, с выражением крайнего ужаса и брезгливости смотрел на свое оголенное плечо, к которому прилепилась черная кровососущая пиявка. Похоже, что она уже неплохо позавтракала, но была не прочь еще малость подкрепиться. Раздувшись до размеров грецкого ореха, она медленно и ритмично пульсировала, сжимая и расслабляя свое кольчатое блестящее тело, покрытое молочной слизью. Эта тварь была не ядовита и не могла причинить Владу большого вреда, но мой друг, как любой нормальный человек, не испытывал любви к червям, и мужество его было легко сломлено.

Он выдрал из нашего ложа палку и уже замахнулся ею, чтобы огреть пиявку по толстой заднице, но я вовремя перехватил его руку и крикнул:

– Замри!! Без руки останешься!

Избавиться от пиявки так, чтобы не оставить в теле ее челюстей, можно было только при помощи соли, йода или зажженной сигареты. Ничего похожего у нас не было. Пришлось добывать огонь из пороха.

Глядя на то, как я извлекаю из карабина патрон, зубами выдергиваю пулю из гильзы и осторожно высыпаю порох на плоский камень, Влад нетерпеливо стонал, поглядывал на пиявку и зачем-то кусал кулак, словно ему было нестерпимо больно, хотя укус кровососущей твари был совершенно безболезненным. Я нашел сухую ветку, положил ее рядом с кучкой пороха и ударил сверху прикладом карабина. Раздался щелчок, порох воспламенился, брызнул искрами; я тотчас склонился, и стал осторожно раздувать уголек на кончике ветки, и, когда он засветился рубином, прижег пиявку. Уголек зашипел. Влад снова взвыл. На его лице отразилось бесконечное страдание.