Зеркало для тела осени

Драматично меняется не только жизнь Адониса, но и его письмо: уже в конце шестидесятых, особенно после шестидневной войны 1967 года, когда Израиль молниеносно сокрушил объединенные силы арабских государств, поэт обращается к жанру длинной поэмы: его стихи предыдущих лет хотя и были наполнены перекличками друг с другом, все-таки оставались отдельными произведениями. В новых поэмах много повторов, пересказов того, что уже было сказано раньше и подчас короче. Но такие повторы обычно не ослабляют общее впечатление, а, наоборот, усиливают его, позволяя почувствовать широкое дыхание подлинной поэзии, ее способность вобрать в себя весь мир без остатка. Однако само желание вобрать всю окружающую жизнь в текст, кажется, было отчаянной попыткой склеить осколки расколовшейся реальности.

Вершиной этого движения стала написанная уже в эмиграции «Книга» – огромная поэма, которая складывалась во второй половине девяностых – начале двухтысячных, в годы, когда Адонис вел уже вполне благополучную жизнь, хотя и омрачаемую нападками разного рода радикалов, которым не нравились то его поэзия, то политическая позиция. «Книга» – это пространное поэтическое размышление на тему, которая всегда интересовала Адониса больше всего: на тему арабской истории, начиная со времени пророка Мухаммада и заканчивая современными войнами и конфликтами. В каком-то смысле поэму можно воспринимать как поэтическое завещание, своеобразную попытку дать отчет за полвека, отданных поэзии.

В сборник, который вы держите в руках, включены стихотворения, поэмы и два эссе из разных периодов творчества поэта – от самых первых опубликованных опытов до поэм, которые предшествовали фундаментальной «Книге». Это первое настолько объемное собрание сочинений Адониса на русском языке, хотя в нем представлена только малая часть того, что им было написано. Однако переводчик смеет надеяться, что так может начаться знакомство русского читателя с замечательным арабским поэтом, у которого можно найти много того, что созвучно сегодняшнему дню, прежде всего размышление об истории, ее могущественной и превосходящей человека силе.

Кирилл Корчагин

В корнях моих гибнет тоска,

а каждый вопрос – сказала земля, —

о той, красоте, что влечет меня —

внутри меня страсть и красота.

Первые стихотворения

Любовь

Дорога и дом любят меня

и домашний красный кувшин,

в него влюблена вода,

меня любит сосед

и поле, и пашня, и пламя,

меня любят

трудолюбивые руки,

когда удивляются миру и нет,

и клочья моего брата,

что вырваны из его слабой груди,

что скрыты колосьями в жатву,

и агат, смущающий кровь —

он был богом любви

с тех пор, как я появился,

что будет делать любовь,

когда я умру?

Тайны

Смерть пожинает нас в своей груди,

немного нас затопляет,

громоздит нас тайной на тайну,

из многих делает одного.

Солнце

лишь на сон не закрыло глаза —

тот, где смерть в своей тайне

дремлет в глубокой тени, а оно

восходит над всем, кроме себя.

Смерть (элегии для моего отца)

1

Мой отец – это завтра, он ходит по дому,

это солнце и облака, что встают над домом,

я люблю его мятежный тайник погребенный,

его пылью покрытый лоб,

я люблю его истлевшие кости и глину.

2

Над нашим домом всхлипывала тишина

     и плакал покой,

ведь отец мой умер: высохло поле,

     и ласточка умерла.

Сон

В моей крови обитает история,

начало ее пока не явлено,

но я узнаю в ней запах родины,

запах яблок и жасмина,

словно буквы ее раскололи

горы, скалы, воды и родники.

Ты, история, уносишь меня с собой

к просторам первовремен,

ты – сон творца для грядущих дней,

у меня в груди шумят твои тайны:

ты явлена в том, кто не явлен сам.

Камень света

На камне света я высек свою жизнь,

Спокойную, как зерно пшеницы,

мои буквы скрыты туманом,

а в словах таится сумрак:

все это, чтобы я полюбил

и тень над светом воздвиг, чтобы ты

горсть моей жизни со мною воздвиг,

     песчинку ее.

Песни Михьяра Дамасского

Псалом

Безоружным как лес и как облака он приходит, неотразимым: он вчера перемещал материк и море сдвигал.

Он прочерчивает изнанку дня. Из-под его шагов вылетает день, а он надевает сандалии ночи, ожидая того, что никогда не придет. Он – это физика вещей, он знает их все и дает им имена, и никогда их не раскроет. Он – это реальность и ее противоположность, жизнь и все, что не жизнь.

Когда камень станет озером, а тень – городом, он будет жить, жить и обманет отчаяние, стирая простор надежды, танцуя, чтобы пыль задремала, чтобы деревья заснули.

Он вырезает на лбу нашего века магический знак, и исчезают границы.

Он наполняет жизнь, хотя его никто не видит. Он превращает жизнь в пену и ныряет в нее. Он превращает завтра в добычу и отчаянно гонится за ней. Его слова вырезаны на маршруте утраты, утраты.

Изумление – его родина, хотя он усеян глазами.

Он устрашает и возрождает.

Он сочится мучением и разливается смехом.

Он шелушит человека, как луковицу.