Зеркало души (СИ)

В последнее время я уже ловила себя на том, что не зависящий от меня аппетит этого тела был на высоте, то есть рос не по дням, а по часам, чему радовалась только Глаша. Я же опасалась, что растолстею, и мне придется покупать новую одежду. А это была проблема, так как по сравнению с моим миром, здесь не было ни магазинов готового платья, ни рынков с их развалами. Обычно покупался материал, и шили каждому специальные ателье или же надомницы, как рассказала мне Глаша. А когда я спросила — не умеет ли она шить сама, та покачала головой, сказав, что не обучена, а машинку держит для случая штопки или же перешива для себя из старого.

— Всю одежду Сергея Витальевича мы заказываем у портного, — рассказывала она. — Даже рубашки под костюмы. Галстуки покупает он сам. И обувь. Хотя есть и под заказ — сапоги, например. Тут уж он строг, — продолжала она, слегка улыбаясь. — Любит, чтобы ноги не страдали. Приходится много ходить и даже бегать, когда бывает в командировках. Так что, не жалеет денег. И при том следит за новинками. Это у него не отнять.

Тут она как-то посмотрела на меня, будто гордилась им и считала своим достижением. Вообще-то сама она была не охоча до моды и обходилась лишь несколькими домашними платьями и то по указке самого генерала. А так чтобы самой что-то выбрать не была способна.

— Дааа… — вздыхала я мысленно. — Для этого тоже надо иметь определенный вкус и художественную жилку. Что не дано, то не дано. Но она компенсирует это добротой, хозяйственностью и легким характером.

За это время я не видела её хмурой или недовольной, все с улыбкой, с желанием услужить, но без угодливости. И это мне в ней нравилось. К тому же за ней старомодно ухаживал Иваныч едва заметно со стороны, но иногда я перехватывала их нежные взгляды, когда они оставались наедине, думая, что их никто не видит. Даже голос менялся у обоих, но ничего лишнего не позволяли, разве вместо Глафира Ивановна, называл её Глашенькой, а она называла его Илюшей. И их чаепитие вдвоем и поглаживание по руке — всё это говорило, что они не равнодушны друг к другу и их отношения в развитии. Я стеснялась задать ей этот вопрос, так как ещё не была настолько близка, но мои взгляды она ловила и краснела, опуская глаза. Я же кляла себя всякий раз, когда не могла сдержать любопытства и старалась уходить вовремя, чтобы ещё и Иваныч не обратил на это внимание. В общем, атмосфера в доме была доброжелательной и спокойной, и это заслуга всех, живущих в этой квартире. Кроме ординарца. Тот жил либо в пригороде, в собственном доме, либо в казарме при гараже. Он все ещё служил, то есть находился на сверхсрочной, как мне рассказал он сам. Поэтому и старшина. В его обязанности входили не только поездки с генералом по работе, но и в обслуживании по быту. Он возил Глашу на рынок, по магазинам и на базу для высшего комсостава, где отоваривались деликатесами, отвозил белье в прачечную и обратно, забирал хозяина из гостей либо из театра, отвозил на дачу, где уже находился постоянно при нем, выполняя обязанности ординарца в полном объеме: охранял, убирал, кормил.

На ту дачу генерал меня обязался отвезти, когда будет свободен, и мне было очень любопытно посмотреть, что из себя она представляет. Когда я спрашивала об этом Глашу, та обидчиво поджимала губы и говорила, что её туда не возят, что там своя кухарка. Я узнала, что приходит туда местная женщина для уборки и готовки, когда генерал задерживался надолго. Так что Глаша оставалась здесь одна и сердилась в одиночестве и на генерала и на Иваныча:

— Ну, вот скажи, разве может какая-то деревенщина приготовить то, что любит Сергей Витальевич! И постель прибрать! Ну, не Иванычу же убираться в доме! — восклицала она и всплескивала руками. — А присмотреть за одёжей? А в домУ порядок? Вот не берут с собой! А я бы всё сполнила, уж лучше той. — Оскорбленно поджимала она губы.

Мне было смешно, но я понимала, что кроме этих мужчин, она никого не любила и конечно ревновала их к той самой, как она говорила «деревенщине», забывая, что сама когда-то прибыла в Москву из такой же деревни. Только за это время всё забылось и быльем поросло! Сейчас это была доморощенная матрона со своим характером и городскими привычками. Впрочем, хорошая женщина — преданная и верная своему "хозяину", как всегда называла Сергея Витальевича за глаза, и передала это уважение и его ординарцу. Тот был готов подчиняться «милой Глашеньке» во всем, а уж в этом беспрекословно. Вот и сейчас, она готовила к выезду на дачу свои особые пироги и при этом тихо ворчала на генерала, на Иваныча и на ту кухарку, которая «безрукая» и «грязнуля».