Зеркало грядущего

Мысли эти принесли принцу облегчение. Но внезапно он поймал себя на том, что ощутил слабый укол ревности от самой мысли, что у Релаты когда-нибудь будет другой мужчина. Митра ведает, что с ним творится! Он внезапно вспомнил о странной статуэтке, которую подобрал вчера в лесу, и вынул ее из седельной сумки. Лучи солнца заиграли на глянцевой поверхности, и Валерий не сумел сдержать восхищенного возгласа. Да, воистину, изображение было сделано рукою настоящего мастера. Принц вспомнил фигурки, которые он на досуге вырезал из дерева, и они показались ему верхом вульгарности перед этим совершенством – словно простая деревянная лавка в придорожной таверне перед инкрустированным стулом заморийской работы. Выходит, он абсолютно бездарен? Но ведь многие при дворе хвалили работу принца, утверждали, что у него золотые руки… Хотя, скорее всего, лгали, а за глаза посмеивались над странным увлечением особы королевской крови. Да, но кто же здесь, в деревенской глуши, владеет столь совершенным искусством резьбы по дереву… Да и дерево ли это. Валерий поднес статуэтку к самым глазам и прищурился. Если и дерево, то ничего подобного он не видел во всех тех странах, где ему довелось побывать. Что ж, следует забрать фигурку с собой и внимательно изучить ее на досуге. Но на каминную полку он, конечно, ее не поставит – собственные творения покажутся гостям чересчур убогими, да и нет нужды наводить на лишние размышления придворных: зачем это понадобилось наследнику Шамара вытачивать портрет дочери мелкопоместного дворянина, пусть даже старинного друга самого короля. Решено! Спрячем ее поглубже, а там разберемся, что к чему…

Он решительным жестом накинул на плечи дорожный плащ, нацепил перевязь, взял в руки охотничий лук. Больше в комнате не осталось ничего, что принадлежало бы ему, – кроме воспоминаний. Но их он не собирался брать с собой.

Уже на выходе он подумал, что неплохо было бы предупредить Нумедидеса, – однако дожидаться его у Валерия не было ни малейшего желания. Тот имел привычку чуть ли не до полудня нежиться в постели, затем слуги завивали ему волосы, умащали маслами тело, массировали, одевали, подкрашивали ногти… процедура эта могла затянуться до бесконечности, словно каждый новый день представлял собой столь тяжелое бремя для принца, что он не решался встретить его без должной подготовки. Валерию не по себе делалось при мысли, что все это время ему придется бродить, как неприкаянному, по огромному мрачному дому, не зная, чем занять себя, каждую секунду опасаясь нежеланной встречи.

Нет, он уедет немедленно, даже не завтракая, только попрощается с сыновьями барона и попросит передать кузену, что срочные дела вызывают его в Тарантию. Нумедидес вполне в состоянии вернуться в столицу самостоятельно. К тому же, приятно будет проехаться одному, насладиться осенней свежестью утра, подернутой ранним ледком дорогой, стальной синевой неба, – и некому будет принудить его отвечать на глупые вопросы, что-то рассказывать, делиться мнениями по вопросам, которые его совершенно не интересуют, выслушивать сплетни и пустопорожнюю болтовню.

Валерий чуть заметно улыбнулся собственным мыслям. Замок был еще тих и пустынен: в этот ранний час встали лишь немногие из слуг, большей частью занятые на кухне. Он решил спуститься туда, взять на дорогу хлеба и сыра. Возможно, немного вина.

Кухня находилась в дальнем крыле замка, в помещении, по разумному обычаю древних времен, наиболее удаленном от всех деревянных построек, – чтобы даже в самый ветренный день искры, вылетающие из трубы, не могли послужить причиной пожара. Как он и ожидал, там царила веселая утренняя суета. Чумазые сорванцы-поварята таскали воду, разжигали огонь под огромным медным котлом. На огромном дубовом столе у окна три женщины замешивали тесто. Мука облачком клубилась над ними, оседая на аккуратно сколотых волосах. Они переговаривались негромко и пересмеивались, однако затихли при появлении гостя, сонно щурясь на него.

Он улыбнулся им, забавляясь их смущением; должно быть, появление принца Аквилонии у них на кухне станет событием, о котором эти деревенские простушки будут вспоминать не один день.

– Любезные хозяюшки, – обратился он к ним с легким поклоном. Одна из девиц, та, что помоложе, прыснула в кулачок, блеснув озорными, чуть раскосыми глазами. – Не могли бы вы собрать мне кое-чего в дорогу? Немного хлеба и сыра было бы достаточно-Старшая укоризненно нахмурилась.