Зеркало грядущего

Согласно Энгельсу, «Происхождение семьи, частной собственности и государства», собственность как раз не была присуща, а возникла в относительно недавний исторический период. До которого же были десятки и сотни тысяч лет жизни первобытным коллективом – когда выживали те племена, члены которых были больше склонны к взаимопомощи, чем к индивидуализму. И это в нашей наследственной памяти поколений закреплено. Причем хочу заметить – это не противоречит тому, что и эгоизм в ней закреплен тоже. Вот такая вот диалектика – и эгоизм, и понимание необходимости взаимопомощи дополняли друг друга.

– Товарищ Ефремов, про первобытный коллектив – это, кажется, из «Лезвия бритвы», написанного вами там, – усмехнулась Анна, глядя на Ивана Антоновича, будто сверху вниз. – Вы настаиваете на вашей гипотезе о существовании так называемого первобытного коммунизма? Когда в первобытном роду или племени было «один за всех, все за одного», но пришла цивилизация с институтом частной собственности и все испортила?

Ефремов кивнул:

– Иначе и быть не могло. Конечно, бывали исключения, отклонения, и говорить следует лишь о тенденции в целом – но иначе человечество бы просто не выжило.

– Увы! – ответила Лазарева. – Факты говорят обратное. Опираясь на реальные наблюдения над поведением высших приматов, – но вряд ли у австралопитеков или питекантропов было иное, чем у шимпанзе и макак. В обезьяньем стаде четко отмечена иерархия, близкая к тюремной – выше всех «альфа», самый крутой самец, вроде пахана, затем идут «беты», его приближенные и бойцы, как на зоне блатари, и так до «сигм», самых бесправных, которым одни объедки доставались, и самки тоже были не все со всеми по симпатии и хотению, а строго по иерархии, сначала в гарем к «альфе», которыми он побрезговал – к «бетам», и так далее, ну а «сигмам» вообще ничего, и конечно, мнение самок никого не интересовало. Вы это назовете первобытным коммунизмом?

– Анна Петровна, а почему вы решили, что общественная организация людей должна была походить на общественную организацию даже высших приматов? – ответил Ефремов. – Полагаю, что вы просто предположили, что это так, не опираясь на факты, – и ошиблись. Да, действительно в обезьяньих стаях, кстати, как и частенько в стаях менее развитых млекопитающих, положение именно таково. Но в сообществах первобытных людей уже действуют не только биологические, но и социальные законы. Конечно, нельзя все сводить только к первобытному коммунизму. В разнообразных первобытных обществах Земли – тех, которые уцелели к тем временам, как их стали исследовать этнографы, наблюдается довольно широкая градация отношений: от строгой иерархии, выстроенной вокруг единственного вождя, до полного социального равенства всех в племени – последнее, как считается, более характерно для первобытных сообществ, живущих в достаточно простых условиях жизни – достаточно пищи, мало естественных угроз. Но в обществах, попавших в суровые условия, напротив, развивается жесткая иерархия. Но все же есть мнение, что изначально нашим первобытным предкам был более присущ именно первобытный коммунизм, так что Энгельс тут оказывается прав.

Ну, а обезьянья стая – далеко не коллектив, это все же именно животные, хоть от них и произошли когда-то люди. Функции совместного труда у них нет – лишь едят то, что само выросло. Нам трудно сейчас судить об общественных отношениях австралопитеков и питекантропов, но человек современный, то есть кроманьонец, сформировался, как считается, около сотни – двух сотен тысяч лет назад. А человек-неандерталец – еще раньше. И по многим данным, у древних кроманьонцев вообще был матриархат – что с вашей гипотезой совершенно не стыкуется.

– Могу вернуть вам ваш же аргумент, Иван Антонович, – Лазарева отлично умела держать удар, – если, согласно вашим идеям, изложенным в «Лезвии бритвы», в нас и сегодня заложена генетическая память тех поколений, то и неандертальцы также имели этот багаж, унаследованный от предков-обезьян.

– Как раз наоборот, – тут же ответил Ефремов. – Полагаю, генетическая память должна распространяться только на предков с аналогичным же генотипом. Современный человек-кроманьонец может хранить в себе память своих предков-кроманьонцев – но не более ранних питекантропов, австралопитеков и так далее – ведь у них сам генотип был другим. Точно так же и неандертальцы могли хранить генетическую память предыдущих поколений неандертальцев, но не более ранних видов-предшественников. Также исторический срок, лежащий между обезьянами и неандертальцами, попросту на порядок больше того, что лежит между нами и самыми первыми кроманьонцами – людьми нашего вида.