Зеркало грядущего

– Шарль, мы с тобой давно знаем друг друга, вместе воевали против немцев, я, как и ты, пережил не одну, а обе войны с ними. Поверь, я всегда считал тебя своим другом. Но сейчас ты выбрал не тот путь. Я, как и ты, готов сделать все, чтобы спасти Францию, но капитуляцией перед коммунистами этого не добиться! Я предупреждал тебя еще тогда, когда ты решил отдать Тонкин, я говорил тебе, что мы не сбросим балласт, а лишь получим легальный очаг коммунистической заразы у своих границ и покажем туземцам слабость белого человека. Ты не послушал меня и снял с поста – но кто в итоге оказался прав? Если мы сегодня уйдем из Индокитая – величию Франции конец. Уже и в Алжире кипит и вот-вот вспыхнет, и Марокко завтра вспомнит времена риффов – все прежде покоренные нами подумают: «Если это удалось вьетнамцам, отчего не выйдет у нас?» Сдадим красным Индокитай – это ничего не решит, не принесет покоя, а лишь разожжет все еще больше. Из мировой державы мы превратимся во что-то подобное Норвегии, о которую сейчас и русские, и янки ноги вытирают. А затем нас сожрут коммунисты – поднимут мятеж, и тут же с востока начнется вторжение, и тогда Франции придется выбирать, стать полем боя между коммунизмом и свободным миром, как в опусе «Кольер», или без боя идти в русский kolkhoz. Когда Петен в сорок втором выбрал позор, чтобы избежать войны, он получил в итоге и позор и войну. Черт побери, коммунисты уже взрывают бомбы на улицах французских городов – и это твоя вина, Шарль! Это ты решил, что с ними можно договориться – а для них это было не более чем перемирие для накопления сил, чтобы нас уничтожить. Но ты же не хотел ничего слушать, когда мы пытались, что-то тебе объяснить – поверь, что я не хотел твоей смерти, но другого выхода не оставалось. Мне жаль, что так вышло на площади Бастилии, наши боевые товарищи этого не заслуживали – могу сказать лишь, что эта кровь не на наших руках. Все брались устроить их люди, – тут Салан взглянул на американца, – нам лишь сказали, что твоя смерть будет быстрой, чистой и без лишних потерь, «а подробностей вам лучше не знать». Мы думали, что будет всего лишь один выстрел снайпера, как в «Кольер». Можешь приказать расстрелять меня, как герцога Энгиенского. Но помни – ты погубишь Францию, если не раздавишь коммунистов самыми жестокими мерами, не останавливаясь ни перед чем! Пусть будут концлагеря и газовые камеры, пусть будет жестокость, как к евреям в рейхе, пусть весь мир вопит в лицемерном возмущении – все это необходимо, чтоб нашу прекрасную Францию спасти!

– И, чтобы спасти Францию, ты спелся с американскими подонками?! – спросил де Голль. – Решил отдать страну уже им?! И много они тебе обещали?

– Шарль, ты не понимаешь! Не ты ли говорил, что ради борьбы с дьяволом иногда приходится вступать во временный союз хоть с чертями? Они лишь попутчики нам, во время войны мы с тобой ведь тоже принимали их помощь? Если тебя это утешит, то мы, хотя и обещали, вовсе не собирались выполнять их условия после того, как они помогли бы нам победить. Усмирить Индокитай – а после продолжить твой же политический курс, прекрасная Франция и «янки, вон!». И уж конечно мы отправили бы на гильотину всех, кто причастен к бойне на площади Бастилии. Начиная вот с этого, – снова взгляд на американца, – ведь этот мерзавец наверняка все знал! И здесь приказывал нам, как своим подчиненным… – тут Салан произнес виртуозное солдатское ругательство.