– Предвидя вопрос, который у вас наверняка возник: технические подробности контакта с будущим – это отдельный секрет СССР, – заговорил Пономаренко, – знание которого для вашей текущей задачи вовсе не требуется. Далее, второй важный фронт – это педагогика. Воспитание и образование коммунистических людей столь же важно, как массовое производство всякого «железа». На этом фронте также другие люди работают уже – но вам для сведения, Иван Антонович, генеральная линия Партии тут – это воспитание человека-творца. Не можем мы в обозримом будущем Америку догнать и перегнать по потреблению товаров – а тем более оградить наших людей от «тлетворного влияния Запада», где в их фильмах у каждой семьи и дом, и телевизор, и две машины в гараже (умалчивая, что все в долг, в кредит взято, а бездомные и вовсе не показаны). В той истории Хрущев попытался – и что получил… Это не значит, что потребительским товарам не будет уделяться внимания, но приоритет должен быть на том, чтобы каждому предоставить возможность творить, «найти себя», свое место в жизни, быть счастливым. Дело тоже трудное, поскольку возможно это лишь в самой живой динамике, развитии, а устоявшиеся формы, то есть бюрократия, будут этому мешать, причем из самых лучших побуждений, так что назревают еще и реформы управленческого аппарата. Но повторю, этим другие люди заняты, вам же сообщаю для сведения, о чем в книгах писать. И третий фронт – это психофизиология: сделать будущих людей не только духовно иными, но и, возможно, биологически иными. Впрочем, на эту тему вам товарищ Смоленцев лучше расскажет.
– И не только расскажу, – ответил Смоленцев. – Вот беда многих товарищей здесь – наплевательское отношение к своему здоровью: что-то острое вылечат, а остальное принимают как должное, «мы себя не щадили». А от всяких хронических и незаметных болячек мрут еще вернее, чем от пуль – при том что и медицина эти «сбои организма» лечит гораздо хуже, чем острый кризис. Вы, Иван Антонович, уже здоровье испортили – и оттого не выработаете до конца весь отпущенный вам срок, раньше нас покинете, а это непорядок. Причем поправить его можно не совсем традиционным методом – нашел я одного кадра, еще в Самарканде, теперь в Москву пригласил, все наши товарищи уже у него побывали. Хоть завтра съездим, курс лечения пройдете. И проживете дольше лет на двадцать. Напишете еще много отличных книг.
– Но как же… – замялся Ефремов. – Мне из Института палеонтологии уйти и про мою науку забыть?
– Ну отчего же, – сказал Смоленцев, – был в будущем такой Игорь Можейко, он же Кир Булычев, вполне успевал совмещать, попробуйте и вы. Предвижу ответ на ваш вопрос: там вы в итоге сделали выбор в пользу литературы, но это произошло через несколько лет, ну а в текущей здесь истории, с учетом изменений – и в вашей судьбе, и вообще, – очень может быть, что вам и выбирать не придется.
– Я надеюсь, вы не будете на меня в обиде, что кое-какие ваши мысли из будущих книг – об этике и эстетике – я уже в свои выступления и труды включил? – произнес Сталин. – Потому можете считать, что мы вам долг отдаем за то заимствование. Творите – а мы издадим и даже экранизуем. Хотя пока это сложный вопрос, нет уверенности, что современное состояние кинематографа позволит действительно хорошо передать ваши будущие книги – но и над этим мы будем работать, перенимая опыт кино иного времени.
– Мечтаю сыграть Фай Родис, – сказала Лючия. – Или здесь у этой героини уже будет русское имя?
– Мне кажется, что эта роль куда больше бы для Анны Петровны подошла, – заметил Пономаренко, – но товарищ Лазарева у нас человек очень занятой. Хотя после «Высоты» – отчего бы нет? А вы, товарищ Смоленцева, в том фильме сыграли бы Чеди Даан – так, кажется, ее звали?
Товарищи курсанты, какая лекция была у вас последней перед нашей встречей – военно-морская история? Поднимите руки, кто считает, что запоминание дат и имен давно минувших сражений не нужно современному морскому офицеру. Не стесняйтесь, я сам так когда-то считал в ваши годы, к моему великому сожалению. После пришлось уже во время службы наверстывать, читая, – а времени и возможности было не так много.