Когда же Аллах населил землю людьми, он отдал им и Зеркала, содержащие божественную суть, приставив к ним стражу из числа небесных ангелов. Но по дороге на землю не удержали ангелы тяжести Зеркал и уронили их. Разбив четыре из пяти. Так обрели Ветер, Вода, Воздух и Земля сущность Аллаха, вобрав в себя все до единого осколки. И потому помыслы Всевышнего и Всеблагого везде, где властвуют эти стихии.
До земли же донесли ангелы только пятое, треснувшее зеркало, хранящее гневный лик. Спрятав его в недоступном месте, они стали охранять его до самого дня суда. Ибо такова была воля Милосердного.
По сей день небесные ангелы хранят Зеркало Иблиса, переселяясь из тела в тело».
Вернер замолчал, со значением глядя на Зиверса.
— Какие вы делаете выводы? — спросил тот.
— Безусловно, доступ к подобному артефакту обеспечил бы Германии неоценимое превосходство во всех сферах деятельности. Начиная от военной и общественной и заканчивая областью науки.
— А вы полагаете, что легенды не врут?
— Вся информация, собранная обществом, позволяет с уверенностью сказать — легенды правдивы. Ошибки заключаются только в человеческом факторе. В неверной интерпретации, в ошибочных выводах. Наши операции в Южной Америке, раскопки во Франции, тибетские экспедиции только подтверждают это.
— Да, но пока у вас нет артефакта… Что же позволяет вам надеяться на успех?
Заместитель-пиявка выпрямился, принимая позу «смирно» в сидячем положении.
— Все прогнозы говорят об этом!
Зиверс долго не мигая смотрел Вернеру в глаза. Заместитель профессора Виллигута так же не мигая выдерживал этот взгляд в течение нескольких десятков секунд. Потом глаза его затуманились, тело обмякло.
Зиверс нажал на скрытую в подлокотнике кнопку. Двери кинозала распахнулись, в проеме показались фигуры в черной униформе.
— Гюнтер? Позовите моего личного секретаря… И пусть прихватит доктора.
Дежурный исчез.
Вернер что-то промычал и пустил слюну из уголка рта.
— Оберштурмбаннфюрер?! — В дверях возник секретарь, из-за его плеча высовывался доктор.
— Да, Дитрих, возьмите этого уродца и выбейте из него все, что только можно. Я хочу знать, кто ему наболтал обо всем, что касается… — Зиверс помолчал. — … Средней Азии.
— Есть!
Двое здоровенных молодцов уже выдернули Вернера из кресла, как булавку из подушечки.
— Да, Дитрих, еще одно… Кроме вас и доктора, на допросе никого не должно быть. Уяснили?
— Так точно, Оберштурмбаннфюрер! Хайль Гитлер!
— Хайль…
Когда все ушли, Зиверс задумчиво посмотрел на пленки, оставленные Вернером Пробормотал:
— Вот ведь идиот… Слава богам, что на земле существуют идиоты…
Затем он поднял трубку:
— Механик? Возьмите кинопленки в зале, через час я бы хотел их посмотреть.
35
И когда они увидели Нашу мощь, то устрашились, но не отступили…
Ягер выглядел так странно, что Фрисснер не удержался от вопроса:
— Что с вами, Людвиг?
Ягер растерянно провел рукой по лицу, с удивлением посмотрел на мокрую ладонь и откинулся на сиденье.
— Вы, наверное, великолепный солдат, Артур. Но выше вам не подняться.
— Почему это?
— Потому что на самом деле вы атеист, а это еще хуже коммуниста.
— Не бывает атеистов в окопах, — уклончиво ответил Фрисснер.
Ягер усмехнулся и вдруг заговорил по-арабски.
Фрисснер покосился на Замке, тот приподнял одну бровь и с удивлением слушал. Артур толкнул его в бок Профессор понял сразу и начал переводить вполголоса.
— И среди людей некоторые говорят: «Уверовали мы в Аллаха и в последний день», но они не веруют. Они пытаются обмануть Аллаха и тех, которые уверовали, но обманывают только самих себя и не знают. В сердцах их болезнь». Это Коран… Я не знал, что вы так знаете Коран.
— Вы многого не знаете… — ответил Ягер. — А самое глупое, что вы во многое не верите.
— Ну вас-то я бы тоже не назвал особенно религиозным человеком, — отозвался Фрисснер.
— Есть разница между неверием и верой и есть разница между верой и страхом. Я верующий человек, но я не страшусь своих богов. В этом можно найти отличие любой веры от христианства Только это еврейское учение призывает своих адептов страшиться своего Бога.
— Христианство не еврейское учение, — тихо сказал Замке.
— Да? — Ягер удивленно повернулся к нему. — А чье же? Честное слово, вы меня поражаете, профессор, может быть, мы начнем разбирать национальные корни всех христианских пророков? Или вы мне сейчас заявите, что отцом Иисуса Христа был голубь?
Боюсь, что спор о национальной принадлежности христианства будет не в вашу пользу. На самом деле к личности Христа не может быть никаких претензий. Тут дело даже не в нем, дело в том оружии, которое он принес в этот мир.
— Что вы имеете в виду?
— Он отказался от борьбы, сделавшись мучеником-пророком. Вместе с его смертью умерла и истина, которую он нес.
— И в чем же истина? — насмешливо спросил Замке. Фрисснер отметил, что во время спора профессор утратил свой страх перед непредсказуемым штурмбаннфюрером.