Читаем Зеркало Иблиса полностью

Зеркало Иблиса

— Успокойтесь, штурмбаннфюрер. — Артур положил руку на плечо. Ягера, но тот резким движением сбросил ее и едва не упал, в последний момент успев упереться ладонью в песок.

— Я не собираюсь ничего делать… ничего плохого… и не трогайте меня, черт побери! — рявкнул штурмбаннфюрер. Плотно закрутив колпачок фляжки, он убрал ее в карман и повторил с настойчивостью пьяного человека:

— Не трогайте меня! И если я сказал, что могу разговаривать с ним, то я могу разговаривать с ним! Когда захочу. И когда он захочет.

— Тогда спросите у него, что он может рассказать Замке об экспедиции его отца, — предложил Фрисснер, стараясь направить Ягера на нужные рельсы, — Я думаю, всем присутствующим интересно это послушать.

— Немой ничего не может рассказать, — расплылся в ухмылке Ягер. — Немой может кивать и качать головой. Я должен задавать однозначные вопросы. Где они? А?

— Спросите его, господин… господин штурмбаннфюрер, что случилось с остальными членами экспедиции отца? Они погибли? — Замке говорил умоляющим тоном, прижав руки к груди. Смерив взглядом маленького археолога, вскочившего на ноги, Ягер перевел. Муамар протянул руки к огню и медленно кивнул.

— Их убило… убила пустыня? «Да».

— Вы спасли моего отца? «Да».

— Вы знаете, что он искал и что ищем мы? «Да».

— Это существует на самом деле?

Муамар, прежде чем ответить, долго молчал. Потом оценивающе оглядел всех сидящих и кивнул. После этого издал короткий глухой звук и покачал головой.

— Что он имел в виду? — воскликнул Каунитц.

— Черт его знает, — спокойно сказал штурмбаннфюрер. — И да, и нет.

— Это опасно? — продолжал Замке. Видя, что Ягер отвлекся, он повторил вопрос по-арабски, и Муамар кивнул.

— Удивил, — проворчал Богер, кутаясь поплотнее, — Интересно, а как терпят холод все эти ящерицы и змеи, что целятся сейчас на наши задницы?

— Не мешай, — сказал ему Каунитц. Макс резонно возразил:

— А что, он сказал что-то дельное? Страшно, опасно, ужасно… Я и без него вижу, что здесь не Ривьера и не Сен-Дени с их девчонками и вином. Пошел я спать, вот что.

Поднявшись, Богер ушел в темноту. Словно поняв его слова — или он на самом деле их понял? — встал и Муамар, секунду постоял над костром, отбрасывая черную тень, и ушел вслед за Максом.

— Разговор окончен, — сказал штурмбаннфю-рер. — Он не очень-то склонен к светским беседам, да? А теперь спать, спать… спать.

С этими словами Ягер неуклюже повалился навзничь и захрапел, едва коснувшись песка.

Его решили оставить у костра, укрыв одеялам. Когда Фрисснер шел к машине, его остановил Обст. Унтер-офицер откашлялся и тихо сказал:

— Господин капитан… Солдаты встревожены.

— Так успокойте их, — ответил Фрисснер. — Что там еще?

— Они боятся ехать дальше. Их пугает пустыня, пугает этот зловещий проводник. Они очень тяжело пережили смерть Вайсмюллера, и я боюсь, что с каждым днем напряжение будет нарастать. Пока все под контролем, но я счел своим долгом…

— Спасибо, унтер-офицер, — перебил Фрисснер. Он чувствовал, как холод забирается под одежду. Наверное, сейчас градусов пятнадцать, но после дневного пекла казалось, что руки и ноги буквально мерзнут.

— И еще, господин капитан. — Коренастый Обст переступил с носи на ногу. — Не лучше ли сообщить солдатам, куда мы едем?

— Что-о?!

— Неведение — худший враг, господин капитан. «О боже, он рассуждает, как философ», — подумал Фрисснер.

— Так скажите им правду.

— Какую?

— Настоящую, черт побери! Мы едем к нагорью Тибести, мы — археологическая экспедиция, мы ищем очень ценную вещь, которая необходима рейху! Этого мало?

— Этого достаточно, господин капитан, — благодарно сказал Обст — Пока этого достаточно.

— Скажете мне, когда этого уже не будет достаточно, унтер-офицер, — заключил Фрисснер и прошел к машине. На соседнем сиденье сопел Замке — и когда успел? Капитан устроился поудобнее, захлопнул дверцу и накрылся одеялом. Тесный салон «фиата», в котором пахло несвежим бельем и потом, словно защищал его от враждебной остывающей пустоты вокруг. Снова, как в глиняной хижине ливийского городка, Фрисснер почувствовал, как пустыня вглядывается в него сквозь стекла автомобиля, как дышит сквозь брезентовую крышу, как струится сквозь щели кузова…

Артур Фрисснер закрыл глаза, но услужливое воображение тут же нарисовало недавнюю картину — рука, торчащая сухой ветвью из застывшего песка, хватающая скрюченными пальцами раскаленный воздух.

Что чувствует человек, когда его засасывает песок?

На грудь наваливается жаркая тяжесть, в рот и ноздри льется бесконечный сухой поток, проникая в легкие, в пищевод, в желудок…

Это невыносимо! Капитан рывком поднялся на сиденье, нашарил в укрепленной на спинке переднего кресла сумке флягу и сделал несколько судорожных глотков. Жгучая жидкость окончательно вернула его к реальности.

Пустыня.

Салон «фиата».

Голоса переговаривающихся часовых, потрескивание костра.

И он, штурмбаннфюрер СС Артур Фрисснер, словно улитка в своей скорлупке на самой середине огромной площади. Чужая в чужом мире.