Зеркало Льюиса Кэрролла

– Какой Гоа, дочка? Мы тот Новый год вместе встречали в деревне. Вы из-за Тёмы уехать никуда не могли, ему полтора года было, так ты его ни на шаг от себя не отпускала. Какой уж там Гоа? – В глазах Лины было явное удивление. – Ты что, не помнишь, я вам тогда со своими болячками чуть весь праздник не испортила, грохнулась у колодца в обморок как корова на льду, а вы-то подумали приступ сердечный, соседа – доктора из Боткинской ко мне из-за стола притащили.

Лина, привыкшая за сутки к «шоковой терапии» всё же не смогла сдержать удивление, она как зомби повторяла факты, которые знала точно:

– У тебя был инфаркт, больница, меня не было рядом…и.

– Нет, вы посмотрите на неё! – мама гневно ударила ладонью по столу, – Это что за упрямица сидит. Какой инфаркт? Какая больница? Встречала с вами Новый год ещё и водку пила, потом салюты с Милкой и Эдиком пускали! Ну, ты чего хоть, Лина?! – мама негодовала, – У тебя мозги совсем набекрень от вчерашнего, хватит чепуху молоть! – мама подвинула Лине тарелку. – Вот, лучше борщик поешь, свеженький сварила, а я пойду в комнате у ваших чад приберу.

Мама вышла с кухни, а Лина, подчиняясь приказу матери, принялась хлебать горячий борщ. Она машинально откусывала хлеб и отправляла ложку за ложкой в рот, потому что совершать сознательные действия она была уже не в состоянии. Грань между реальностью и вымыслом стерлась, жизнь её потеряла твердую основу и казалась ей совершенно эфемерной.

Лина доела борщ и отправилась к раковине, чтобы вымыть тарелку, проделав это так же машинально. Потом она достала из сушки чашку, чтобы выпить минеральной воды и стала откручивать пластмассовую пробку на бутылке. Пробка была туго прикручена и, сделав усилие, она её открутила, сломав при этом сразу два красивых длинных ноготка на правой руке.

– О, нет, чёрт! Кто купил такую ужасную воду? – она налила себе немного в чашку и отпила – Фу, гадость! Эдик совсем сбрендил, он же всегда покупал «Эвиан», а это что? «Наичистейшая», Господи, её, наверное, даром раздают, чтобы хоть кто-нибудь согласился её пить!

Лина поставила чашку на стол и, выйдя из кухни, пошла вновь по длинному коридору. Слева и справа были двери. Лина отворила дверь справа. За ней оказалась небольшая, но красивая детская комнатка. Три из четырёх стен были поклеены голубыми обоями с облачками, а в некоторых местах были прикреплены небольшие объемные фигурки эльфов. А на открытой стене в округлой арке была нарисована целая картина какой-то сказочной страны с красивыми домиками и чудесными деревьями, на которых росли рожки с мороженым, калачи и пряники. Лина не смогла сдержать восторг:

– Как тут красиво!

– Да, сейчас красиво, а с утра такое творилось – мама, смеясь, заправляла покрывалом кроватки детей. – Вы с Эдом – молодцы! Всё для своих деток! Себе ремонт не сделали, а им вон что! А какую ты картину на стене нарисовала – шедевр, да и только!

Лина сдержалась, чтобы не задать очередной глупый вопрос о своих способностях к рисованию и умелых руках мужа, но мама сама выдала ей нужную информацию:

– Знаешь, когда вы с ним решили пожениться, так быстро, я даже не знала его совсем, – она присела на кроватку с голубым покрывалом, – Мне казалось, Эдик водится с сомнительными людьми, да и ваши личные отношения казались мне, как бы это сказать, не пережитыми, не глубокими. Но после рождения Милы он показал себя таким трогательным отцом. Как он заботился о тебе после роддома, когда я не могла тебе помочь, я тогда лежала в больнице с почками, ну ты помнишь…

Мама продолжала рассказывать об этой странной несуществующей жизни, но Лина не останавливала, не прерывала мать, её существо отрицало все эти факты как не пережитые, случившиеся не с ней, но, слушая её, Лина представляла «своего» Эдика. У неё не было объяснений происходящему, но всё это так или иначе находилось за гранью человеческого понимания. Поэтому лучшее, что Лина могла сейчас делать – это просто ждать момента, когда всё неведомым образом разъяснится или вернётся на круги своя. Она продолжала слушать рассказ матери, когда её взгляд наткнулся на предмет, знакомый ей с самого детства. Это была небольшая куколка в голубом клетчатом платьице с кружевным воротничком и волосами из шерстяной пряжи.

– Откуда здесь эта кукла, я не видела её уже лет сто?

– Ты просто не замечала. Это та вещь, которую твоя дочка лично нашла на чердаке в нашем доме в деревне. У неё было порвано платье, поредели волосы, и потерялся один глазик, но мы с ней нашли точно такую же ткань на платье и сшили, а глазки… – Мама засмеялась, – это вообще отдельная история. Милочка выпросила у вас тогда новую куклу в магазине с глазками, подходящими для этой, оторвала их, приносит мне и говорит: «Вот, бабуля, как раз то, что нужно». Милочка. Она точно, как твой отец, такая же мастерица, ведь это он сделал для тебя эту куколку, помнишь?

– Помню. Тряпичное туловище, деревянные ручки и ножки, такие гладкие и лёгкие, точно фарфоровые, – Лина с нежностью прижала куклу к груди. – Почему мы забываем такие важные вещи и помним совершенно ненужные?