Зеркало между нами

Солнце трогает застекленную крышу жадными щупальцами, пытаясь добраться до нас, и мне кажется, на моей коже танцуют крошечные приведения. Над нами величественно вздымается ничем не заполненный воздушный столб из света и элементарных частиц. Монументальный безжизненный аквариум.

Такие вещи как бы должны сыграть на контрасте, делая маленького человека еще меньше, а огромный торговый центр еще огромнее.

Несмотря на жаркие инфракрасные потоки, здесь холодно как в кессоне.

– Если мы явимся сюда через полгода, я уверена, увидим цветы и виноградные лозы. Птицы будут вить гнезда на бывших электрокоммуникациях и в вентиляционных трубах.

Я и не рассчитываю, что Юджин услышит. Он пытается поднять двери-жалюзи на тех закрытых торговых отделах, где это не успели сделать до него.

Основную массу брошенного города растащили еще в те времена, когда жители не успели окончательно уехать. Кое-кто до последнего не собирался покидать Фанагорею, но в конечном итоге не стало даже их.

Чуть позже город обрел популярность на тематических сайтах и сюда хлынули паломники со всех уголков страны. Правда, буквально в течение месяца-двух эти рейды прекратились так же внезапно, как и начались. Я об этом читала, да и Ткач много рассказывал. Он все-таки родился в Краснодарском крае. Это совсем близко.

Почему так случилось — никто не может толком рассказать. Сколько я не искала информацию, ничего вразумительного не нашла, списав в конечном итоге все на суеверность нашего народа.

Теперь Фанагорея негласно принадлежала Юджину и мне. По крайней мере до тех пор, пока наши «артефакты» не сдвинутся с места.

Второй этаж торгово-развлекательного центра «Посейдон» мало чем отличался от первого. Разве что мусора здесь гораздо больше — все-таки рядом ресторанный дворик.

Его мы в прошлый раз обыскивали первым делом. Но самой ценной находкой стала пачка бумажных стаканчиков Pepsi, которыми мы пользуемся и по сей день, чтобы меньше мыть посуду.

За две недели мало что изменилось, и Юджин уже направился к выходу.

Однако я — нет: там, в глубине, ближе к кинотеатру, на полу лежит синий скетчбук. Один в один как те, что я сама везде нараскладывала, но… не здесь.

Единственный скетчбук в этом ТЦ — на входе, якобы выпал из рюкзака.

Какая-то необъяснимая сила заставляет меня медлить. Вряд ли это предчувствие или интуиция.

Просто его здесь быть не должно.

Я хочу позвать Юджина, но прекрасно понимаю, что сейчас ни звука из себя не выдавлю.

Синий цвет — моя большая страсть. Не просто синий, а такой бирюзовый, цвет морской волны, яркий-яркий. Этот цвет я выбрала специально, чтобы все мои скетчбуки в Фанагорее выглядели единым концептом. Некоторые лежат на виду, другие же надо постараться, чтобы отыскать. Часть из них — приманка для новичков, приехавших сюда впервые, часть — для тех, кто вдруг решит провести здесь больше времени и увлечется поисками. Тогда понять, что синие скетчбуки — это чей-то хитроумный квест, будет несложно, однако для случайного гостя находка не покажется сфабрикованной.

Ладно, Кира. Взяла себя в руки и подошла.

С каждым шагом я все более убеждаюсь, что это моей руки почерк. Здесь, в проходном коридоре между рядов опущенных жалюзи, отсутствует прямой солнечный свет, отчего глазам приходится напрягаться.

Я останавливаюсь над синей книжечкой в мягкой обложке, напоминающей искусственную кожу, и решительно поднимаю ее с пола.

В этот же момент в глаза почему-то бросается стеклянная стена в конце коридора. Буквально метрах в двадцати от меня. Часть стекла закрыта обвалившейся лампой с потолка, но в том, что видно, отражается моя худая фигура. Угловатый силуэт: резко вырезанное темное пятно на фоне солнечно-воздушного пузыря позади.

В скетчбуке несколько хаотичных записей, вне всяких сомнений, написанных моей рукой. Начертание буквы В отличается от обычного, ведь я сначала рисую нижний кружок, а уже потом верхний. Петелька У и Д имеет два острых угла, наклон почти всегда разный, как и расстояние между буквами. Я свой почерк из тысячи узнаю — он хаотичный, но при этом до тошноты разборчивый.

Вот только ЭТО я не писала.

«Древние шумеры, жившие в Междуречье в III тысячелетии до нашей эры, использовали систему счисления, алфавит которой состоял из шестидесяти знаков. С помощью нее можно было пронумеровать секунды в минутах, а минуты – в часах».

Я чувствую, как перед глазами темнеет. Жар медленно подступает к вороту футболки, завоевывая территорию под волосами.

Эта заметка есть у меня в телефоне, но я никогда, НИКОГДА не выносила ее в письменный вид. Если это сделал Юджин, чтобы подшутить надо мной, я его убью!

Но это не может быть Юджин. Он стакан рисует с плоским дном, а здесь глаза, нос, тени и рефлексы — мой портрет, нарисованный рукой человека с художественным образованием. Так, как рисую только я.