Читаем Зеркало между нами полностью

– Что это за херня, – слов не слышу, но тело (в частности пальцы) уже сбросило оковы сознания и действует по-своему. Несколько страниц переворачиваются, чтобы я могла увидеть следующий рисунок. В событиях которого сама принимала сегодня участие в свои вечно пятнадцать.

Мои растрепанные волосы, белеющие на фоне темной шевелюры Юджина, позади. Он держал меня за волосы в тот момент, а я кричала и била его ногами, пока он в ответ не ударил меня лбом о металлический поручень кухонного шкафчика. Надо признать, мне тогда повезло: я почти ничего не помню. Когда очнулась, все уже было сделано.


Об этом никто не знает, кроме нас двоих. И никогда не узнает. Мы дали друг другу слово молчать.

Мне становится дурно, причем на этот раз совершенно обоснованно. Юджин не умеет рисовать так. Но, кроме него, никто не мог это сделать.

Я переворачиваю еще несколько страниц.


Тонким черным лайнером изображен байк на фоне маленькой автозаправки, из окна которой Юджин кричит мне, что всё на месте.


Мелкие символы, как в загадочном письме, занимают почти всю страницу, но я понятия не имею, что они означают. Это не код и не адрес. Скорее чья-то идиотская шутка…


Тут везде я. Сейчас худощавая, с волосами по пояс, в детстве вечно расцарапанная и чумазая. Это я: с дурацким бантом, который мама неизменно заплетала мне в косу. Узнаю его, хоть ночью разбуди. Это мои разорванные учебники и мокрый портфель, найденный за школой. Это мои драки и мои обиды, слишком точно переданные в грифельном черно-белом калейдоскопе. Это мои пальцы подбирают звуки так, чтобы картина получилось гармоничной. Это мои бессонные ночи, кончающиеся появлением очередной порции ужаса и любви в звуковом эквиваленте.

Это мои ссоры с отцом. Это я и моя сестра, на которую я смотрю за секунду до того, как закрывается крышка гроба. Это мои друзья и моя проездная карточка, которой я стучу по стеклянному столу, чтобы осыпались белоснежные кристаллы. Это мой первый вход в трип. Первый вход в Чешир. Моя первая синесцена.

Я и Юджин.

Я и Ткач.

Я и Зеркало.

Палец цепляется за следующую страницу, и в какой-то момент я чувствую непреодолимое желание сразу пролистнуть в конец.


Сердце стучит как бешеное где-то в ушах сквозь пелену звона, но, прежде чем я успеваю принять решение, мое собственное отражение в дальнем зеркале коридора срывается с места и бежит прочь.

Я вскрикиваю. Скетчбук падает из рук, а потом я уже ничего толком не осознаю.

Ноги сами несут меня по ступеням к выходу, да так, словно позади пожары, обвалы, бомбардировки.


Позже я этот момент много раз воспроизводила в памяти, но никаких зацепок найти не смогла. Меня переполняла иррациональность. Паника. Я выскочила на улицу как ошпаренная, добралась до байка и буквально заставила Юджина срочно рвать когти.


– Да что случилось-то?! – Юджин ненавидит меня за такие вещи, впрочем, я и сама ненавижу. Но после пережитого сложно вести себя иначе. – Ты привидение увидела?

– Дома расскажу, – мне даже представить сложно, как об этом рассказать, и я вновь выбираю молчание. Юджин задает вопросы, но по обыкновению ни на один из них ответов у меня нет.


__________3. ВШИВАЯ


Когда беспощадные солнечные мечи прожигают раны в земле, а черный асфальт разогревается так сильно, что начинает прилипать к подошвам, в детском лагере «Парус» наступает тихий час.

Вороне девять лет. Она получила свое прозвище в первый день, когда «накаркала дождь».

Ворона старше большинства девочек в группе и в глубине души ненавидит это обстоятельство. Будь она младше, можно было бы оправдать что угодно, но у нее нет никаких, даже самых дерьмовых объяснений своей незавидной репутации.

Поэтому Ворона дружит с кошачьим семейством, которое живет недалеко за территорией лагеря. Детям запрещено выходить за забор, и Ворона не выходит. Она приносит к воротам сосиски и котлеты с обедов. Потом садится на камень и ждет.


Друг почти всегда появляется в одно и то же время. Ворона подходит все ближе и ближе каждый раз, чтобы мохнатый гость к ней привык и в один из дней позволил себя погладить.


– Не подходите к ней, она вшивая! Трогала вшивых кошек! – кричат девочки из комнаты, когда Ворона возвращается. Они бросают в нее из окна камешки, фломастеры, шишки и засохший хлеб. Что-то острое попадает в голову Вороне больно, но она стискивает зубы и молчит. «Не обращай внимания, и они отстанут, – учила мама. – К твоей сестре же никто не пристает».

Сестра старше. Она не поехала в этот лагерь из-за факультативных занятий. Мама всем рассказала это и еще то, как Лера победила на областной олимпиаде по английскому языку. Ворона так и не научилась читать больше двенадцати слов в минуту.


– Вшивая! Вшивая!

– Опять облизывала драных кошек!

В своей кровати Ворона обнаруживает песок и отпечатки ботинок. Платье, которое мама подарила за первую самостоятельно прочитанную книгу, изрезано вдоль и поперек. Его Ворона находит последним, когда собирает по всему этажу то, что осталось от ее одежды.

– Нам нужна была тряпка для мытья пола, – смеется одна из них.

– Кстати, сегодня твоя очередь, вшивая!

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века