Зеркало наших печалей

– Кажется, в тысяча девятьсот пятом. Да, в начале года.

Луиза родилась в 1909 году. У нее отлегло от сердца. Подумать только – она могла раздеться перед… Вот ведь ужас!

– Вы уверены, что именно моя мать?..

– Ни малейших сомнений, моя милая. Вашу маму звали Жанна, верно?

Луиза онемела. Ее мать бывала в отелях! Нет, она не могла в семнадцать лет стать проституткой!

– Мама была несовершеннолетней…

Адриенна просияла улыбкой, захлопала в ладоши:

– Я так и говорила моему-бедному-мужу-да-упокоится-он-с-миром! «Рене, у нас не то заведение, чтобы днем пускать в номера парочки! Пусть приходят вечером, когда ты здесь!» Но они с доктором были друзьями детства, ходили в одну школу, и Рене настаивал, уговаривал меня, обещал: «Это будет исключение!» – и я согласилась: что вы хотите, если женщина замужем, она должна проявлять понимание…

Рассуждения хозяйки не отвлекли Луизу от печальных мыслей.

– Впрочем, все было очень пристойно, иначе я бы воспротивилась! Жанна и доктор бывали здесь раз или два в неделю… скорее два. Приходили незадолго до полудня, доктор оплачивал номер. А уходили после трех. Ваша мама всегда держалась чуть сзади, не выставлялась.

Луиза поняла, что закрывать глаза на правду бессмысленно, и спросила:

– Как долго они посещали ваш отель?

– Думаю, около года… да, до конца тысяча девятьсот шестого. Я помню, потому что тогда как раз женился кузен моего мужа, из провинции съехались родственники и у нас не осталось свободных комнат. Я подумала: «Если эти двое придут на неделе, придется их отослать». Они не явились, и больше я не видела ни вашу маму, ни доктора.

В голове Луизы промелькнула мысль: «Они поменяли отель?» – и Адриенна без слов догадалась, о чем подумала молодая женщина.

– Они перестали видеться, доктор сам сказал моему мужу. Я так поняла, что он из-за этого расстраивался.

Слава богу! Связь закончилась за три года до ее рождения, она не дочь доктора!

– Потому-то я не удивилась, когда они вернулись. В тысяча девятьсот двенадцатом.

Луиза обмерла. Ее мать к этому времени уже пять лет была замужем.

– Может, хотите чаю? Или кофе? – участливо спросила Адриенна. – Ах нет, у нас только чай, кофе теперь так трудно достать…

– В девятьсот двенадцатом? – перебила ее Луиза.

– Да. Все было в точности как раньше, вот только приходить они стали чаще. Доктор всегда оставлял хорошие чаевые горничной, а ваша мама ничем не напоминала распутницу. Чувствовалось, что это… романтическая история, если можно так выразиться.

Луизе тогда было три года, значит роман превратился в адюльтер.

– Я, пожалуй, выпью чаю.

– Фернанда!

Голос хозяйки гостиницы напомнил Луизе крик то ли павлина, то ли перепуганной курицы. Появилась молодая крепкая женщина в фартуке, спросила угрюмо:

– Мадам?

Та распорядилась, назвав служанку «моя маленькая Фернанда», она всегда была любезна с прислугой, если рядом оказывался посторонний.

Луиза прилагала невероятные усилия, чтобы взять себя в руки.

– Выходит, мать ничего вам не рассказала?

Молодая женщина колебалась. От ее ответа зависело, как дальше поведет себя Адриенна Тромбер, откроется она или замкнется.

– Нет. Я всего лишь хочу понять…

«Вот черт, ошиблась: старуха разглядывает ногти, игнорирует меня…»

– На смертном одре мама сказала одно: «Ты все узнаешь и, надеюсь, поймешь…» – но ничего не успела объяснить, потому что умерла.

Ложь исправила положение: хозяйка аж рот разинула от любопытства. История о покойнице, жаждущей открыть дочери тайну своей страсти, тронула ее: сама она вышла замуж за жандарма, не слишком сильного по части сексуальных утех, но ни разу не решилась завести любовника, а сочувствующих подруг не имела и душу облегчить не могла.

– Бедная малышка… – задумчиво произнесла она, жалея скорее себя, чем собеседницу.

Луиза потупилась с видом скромницы, но следующий вопрос задала:

– Вы сказали, они снова появились в тысяча девятьсот двенадцатом?

– И посещали нас два года. Потом началась война, и всем стало не до амуров. Какие были времена…

Служанка принесла чай, безвкусный и едва теплый.

– Когда вы пришли, в день воздушной тревоги, я посмотрела на вас и сказала себе: «Невероятно, она так похожа на малышку Жанну (я так ее называла из-за возраста)!» Два дня спустя появился доктор, и я подумала: «О-ля-ля, что-то будет!» Он постарел… ужасно! Почти до неузнаваемости. Раньше был чертовски хорош собой, совсем как мой-бедный-покойный-муж, который, правда, к старости растолстел, наел брюхо, жирные ляжки… Так что я говорила? Ах да, появился доктор, попросил ключ от номера триста одиннадцать – как когда-то, – положил деньги на стойку. Я так поразилась, что молча отдала ключ, а он сказал: «Я кое-кого жду…» Я сразу подумала о малышке Жанне. Потом явились вы, и я едва не воскликнула: «Господи, быть того не может! Прошло двадцать пять лет, а она совсем не изменилась, значит это не мать, а дочь…»

Адриенна пила свой невкусный чай, «изящно» отставив мизинец и поглядывая на Луизу поверх чашки, очень довольная тем, что все-таки ввернула еще раз фразу о «матери и дочери».