Зеркало Ноя

Опрокидывая стулья, Арик бросился к двери, и по пустому школьному коридору звонко зацокали подковки его стареньких, чиненых-перечиненных ботинок.

Уже на улице, глотнув холодного воздуха, он огляделся по сторонам и вспомнил, что забыл в директорском кабинете футляр со скрипкой. Ну и не надо, подумал он, пускай себе забирают! Всё равно он больше сюда не придёт, как бы его ни уговаривали.

На знакомой скамейке возле школы сидела завуч Наталья Абрамовна. Сидела она странно и неестественно, не сводя взгляда с изломанных кустов жасмина у чугунной школьной ограды.

– Наталья Абрамова, – тихонько позвал её Арик и присел рядом. Красными, но уже сухими и спокойными глазами завуч посмотрела на него и вдруг погладила по щеке подрагивающими, чуть влажными пальцами. Прикосновение было коротким и легким, но оно словно обожгло щёку. К горлу снова подкатил комок, и захотелось заплакать, но Арик сдержался, лишь придвинулся к Наталье Абрамовне поближе и уткнулся лбом в её шершавый рукав.

– Не обижайся на них, – глухо проговорила завуч, – они и сами не ведают, что творят… Просто жизнь у нас так устроена…

– Я понимаю, – пробормотал Арик, глубже зарываясь лицом в её рукав. – Понимаю…

Смерть Никодимыча

Замечательному писателю и киносценаристу Феликсу Канделю

Старик Никодимыч помирал уже последние лет десять. Каждый день после полудня он выползал из подъезда и садился на лавку посреди двора. Лавок вокруг было много, но он выбирал именно эту, потому что отсюда было удобно обозревать всё, что творилось вокруг.

Двор, вернее, дворик был окружён со всех сторон старыми панельными пятиэтажками с облупленными стенами. Публика в этих домах обитала большей частью небогатая. Те, кто могли держать нос по ветру, давно перебрались в более престижные районы, а тут жили люди попроще, которые, как и в прежние времена, тяжело работали и неумело отдыхали, скоропостижно женились и неожиданно умирали, шумно веселились и отчаянно ссорились. И тем не менее уже прикипели друг к другу, и покидать свой обжитый уголок не собирались. Жизнь каждого обитателя двора проходила на виду у всех, а что-то скрыть или сделать тайно здесь было, наверное, просто невозможно.

Никодимыч, как старожил двора, знал всё про всех, как, впрочем, и его жизнь была для всех как на ладони. Свою старуху он схоронил лет двадцать назад, а взрослый сын жил с семьёй в далёком Сургуте и с отцом почти не общался. Оставшись в одиночестве в своей малогабаритной двушке, Никодимыч первое время не находил себе места, а потом постепенно успокоился. Всё равно ничего не изменишь, так что же теперь убиваться? И, чтобы не сойти с ума в четырёх стенах, Никодимыч большую часть дня проводил во дворе. Даже телевизор почти не смотрел. Разве что утренние новости и передачи про здоровье, которые потом, устроившись на своей лавке, обсуждал с другими дворовыми завсегдатаями. Но собеседников у него со временем становилось всё меньше, потому что старушки занимались внучатами, а тех, кто помоложе, волновали совсем другие вещи – работа, деньги, семья. Даже мужики, изредка собиравшиеся за столиком поиграть в домино и опрокинуть по стакану портвешка, не звали его в свою компанию. Больно уж скучным и занудным стариканом он им казался.

И вот Никодимыч, как и обещал всем уже не первый год, умер. Выяснили это только на третий день, когда кто-то случайно заметил, что его не видно на привычном месте. Вызвали милицию, вскрыли дверь и обнаружили его сухонькое, почти не тронутое тлением тельце на кровати со старыми, давно нестиранными простынями.

Тут же вызвали сына из Сургута, который сумел прилететь только на второй день. К его приезду Никодимыча привезли из морга, и соседи всем двором купили вскладчину гроб, обрядили покойника в найденный в шкафу праздничный костюм и стали дожидаться похорон.

Толик, сын Никодимыча, приехал один, без семьи.

– Знаете, сколько стоит билет на самолёт до Москвы, а потом ещё ночь на поезде сюда? – мрачно объяснил он кому-то. – Никаких денег не напасёшься! Ничего страшного, что внуки не увидят дедовых похорон, батя на них за это не обидится.

Когда кто-то заикнулся, что не мешало бы покойника проводить по христианскому обряду, он отрицательно замахал руками:

– Батя был коммунистом и попов на дух не переносил. Лучше я на сэкономленные деньги поминки для всего двора сделаю. Батя при жизни уважал хорошее застолье… Кстати, сколько и кому я должен за гроб, хлопоты и прочее?

Но никто во дворе денег брать не захотел.

Полдня Толик носился по городу, улаживал вопросы с кладбищем, грузовиком и автобусом для провожающих, потом хотел, было, устроить поминки в ресторане, но ограничился покупкой ящика водки и продуктов, которые отдал женщинам во дворе, чтобы те приготовили что-нибудь к столу. Похороны он назначил на четыре часа дня. А что тянуть-то?