Зеркало Пиковой дамы

Маня приникла к узенькой щелке-зазору между центральным зеркалом и одним из боковых. В этот зазор все было видно.

- Что ж, недурно, недурно! - прозвучал резкий звучный голос незнакомца. - Вполне приличный зал, да и сцена вовсе не так мала, как ты мне говорил. Есть где развернуться!

- Пройдем на сцену или устроимся в зале? - спросил Далецкий. - Тут вот мой режиссерский столик, он хоть и маленький, но за ним нам будет вполне удобно.

- Как скажешь, Марик, - голос старика звучал теперь не так энергично, он стал мягче, теплее. - Ну, побалуй, побалуй старика! Что ты там припас?

Марк Николаевич достал из портфеля бутылку коньяку, два яблока, апельсины, шоколад, тарелку и два свертка. Развернув один, он извлек две хрустальные рюмки, во втором оказались плоские золотистые пирожные, которые он разложил на тарелке.

- Ну и ну, неужели ты помнишь? Мои любимые берлинские пирожные! ахнул старик.

- Специально за ними в "Прагу" ездил! Настоящие берлинские пирожные только там, все остальное - гадость и пошлость!

Далецкий разлил коньяк, они подняли рюмки.

- За вас, мой дорогой, мой любимый учитель! - произнес он, его голос дрогнул.

- Ну что ты, что ты - за тебя! - протестовал старик. - За твое молодое дело, за эту студию! И пускай в ней всегда горит живой огонь!

Они выпили, закусили и пустились в воспоминания о днях своей молодости, когда старик возглавлял театр, а Марк Николаевич пришел туда совсем юным актером, только окончившим Щукинское училище... А потом Николай Валерьянович, - так звали старика, - начал обучать подающего надежды актера азам своего ремесла, приметив у того режиссерский дар...

Беседа текла, время тлело, и у Мани стали слипаться глаза. Ночью она почти не спала - все думала, как придет сюда и что будет... И совсем не заметила, как уснула на прохладных досках планшета, меж рисованным задником и загадочным зеркалом, отгородившим от мира...

- ... и я просто не понимаю, что делать! - услышала Маня, очнувшись, голос Далецкого - её пробудил резкий звук:

Она приникла к щели: Марк Николаевич поднимал упавшую зажигалку. Слава Богу, ничего страшного! Звук падения маленького предмета в гулком пустом пространстве спросонья показался ей громким, как выстрел. Маня протерла глаза и вся обратилась в слух. Похоже, разговор шел теперь о чем-то важном и неприятном, судя по напряженной позе Далецкого и сокрушенному виду старика. Коньяк почти весь был выпит: оставалось чуть-чуть на донышке, однако настроил он собеседников отнюдь не на веселье, а на весьма мрачный лад...

- Как же это произошло? - наклонясь к Марку и подперев щеку рукой, говорил старый учитель.

- Как? Не знаю. Я могу только предполагать. Она человек очень чистый. Она изо всех сил старалась быть, а не казаться. Не лгать. Ко всему относилась всерьез, может быть, даже слишком... - Далецкий говорил медленно, взвешивая слова, точно каждое слово решало в этот момент чью-то судьбу. - Я говорю им: идите от себя к роли. Представьте себя в предлагаемых обстоятельствах. Вот она и представила! Наташка попросту не способна кривить душой и быть хоть в чем-то непоследовательной. Она максималист! Вот она, так сказать, и вошла в роль: решила полностью, до конца проникнуться всеми мотивами роли, всем, чем жила её героиня, то есть, азартной игрой. Она пошла в казино. Не удивлюсь, если к этому приложила руку Алена - дочь нашего спонсора. Ведь у него целая сеть казино по Москве...

- Ты хочешь сказать, что в казино пускают несовершеннолетних? усомнился Николай Валерьянович.

- Она выглядит гораздо старше своего возраста. И потом ей уж скоро шестнадцать!

- Ну-ну... - покачал головой старик. - И что же?

- Она стала играть. И игра затянула её. Это как наркотик! - теперь Далецкий говорил зло, разрубая воздух рукой со стиснутым кулаком. - Наташа уже не могла остановиться: летела, как бабочка на огонь. Сначала, видно, выигрывала - это всегда так. Это у них, в казино специально подстроено, чтоб подцепить на крючок! Вот она и попалась... - он вдруг сморщился, как от приступа острой боли. - Бедная моя девочка!

- Ты... - старик пристально поглядел на него. - Ты влюблен в нее?

- Ну... есть немного, - признался Далекий и опустил глаза. Потом поднял их и улыбнулся растерянной грустной улыбкой. - Просто я отношусь к ней с чуть большей нежностью, чем самому бы хотелось... Но между нами ничего не было, если вы об этом... Я, может быть, малодушный человек и плохой режиссер, но не совратитель малолетних!

- Марик, не заходись, этого у меня и в мыслях не было! - старик положил руку ему на плечо. - У неё много долгов?

- Семь тысяч. Не рублей, конечно... а долларов! - глухо проронил Марк Николаевич и обхватил голову руками.

- Погоди, погоди, Марк, не впадай в панику, - заволновался Николай Валерианович и разлил по рюмкам остатки коньяку. - Выпей, тебе это нужно. И говори, говори все, что на сердце. Изболелось оно у тебя - сердце-то. Нельзя все в себе держать. Для того я и пришел, чтобы как-то помочь... Я же по голосу чувствовал все последнее время, что с тобой нелады...