Перед обедом Рубенс, которому захотелось пройтись, показал старому приятелю и новые башенки, пристроенные к замку, и ров с новым подвесным мостом в старинном стиле. Главное – отсюда исчезла та заброшенность, которая здесь царила при прежнем хозяине замка. Ван Дейку, у которого Рубенс купил Стеен, некогда было заниматься не то что замком, но и собственной жизнью. Все сумбурно и нескладно в судьбе блистательного Антониса. А он, Рубенс, – основательный хозяин! Вот просторный зал с античными скульптурами, следующий парадный зал – копия покоев мадридского дворца, затем – огромное помещение для работы с картинами на стенах, оно тоже похоже на парадный зал королевского дворца.
Проходя с гостем вдоль новых картин, Рубенс вдруг пожалел, что не закрыл последнее полотно материей.
– Ба! Простите… Я хотел сказать: это ведь ваша прекрасная супруга, мэтр? – Жербье даже зажмурился от удовольствия. – Говорят, кардинал-инфант в письме к королю Испании назвал вашу супругу самой красивой женщиной Антверпена?
– Вам-то откуда известно, сэр Балтазар, что он там пишет?! – нервно отреагировал Рубенс. Он с удовольствием схватил бы приятеля за длинный нос и оттащил от портрета. – Можно подумать, наместник сам показывает вам свои письма! Пойдемте лучше к столу. Поужинаем вдвоем. Жена уехала в Антверпен загодя, чтобы подготовить городской дом к моему приезду.
За обедом Жербье бесконечно хвастался. Он стал жирным, наряжался как маркиз, называл сам себя «барон Дувилли», не объясняя, откуда вдруг у него взялся титул. Рубенса все раздражало в старом знакомце, особенно когда тот стал хвастать. Рубенс не сомневался, что Жербье сочиняет – особенно про то, что король Карл хочет отправить его губернатором на остров Суринам.
– И где это? – нехотя уточнил Рубенс, хотя ответ ему был совершенно не интересен, он думал о своем.
Жербье стал распространяться о сокровищах далекого острова дикарей: из его слов выходило, что когда он станет губернатором, то будет являться чуть ли не царем сказочно богатого государства.
– Кстати, сэр Балтазар, как продвигается ваш трактат о ловле сельдей? – Рубенс считал «научную» деятельность Жербье нелепой, но слушать про Суринам ему надоело.
– Это в прошлом, дорогой друг, сейчас я пишу новый трактат – о разработке золотых и серебряных приисков в Новом Свете, – поведал Жербье, развалившись в кресле.
«Напишу жирного Вакха с лицом Жербье», – мстительно решил про себя Рубенс.
– Вы хотели бы побывать в Америке, Петер Пауль? Рассказывают, люди там ходят по золоту, у них глаза раскосые от нестерпимого блеска золота!
Нет, Рубенсу никуда не хотелось ехать. Он ответил искренне:
– Больше всего на свете я хотел бы жить с семьей и спокойно работать. И чтобы ничего не менялось, а было как сегодня. Нет, лучше как завтра! Когда мы с Еленой и детьми будем обедать в нашем саду…
– Так выпьем за это, мэтр!
Мадера почему-то быстро закончилась, слишком быстро.
Проводив Жербье, художник припомнил, что хотел спросить гостя о чем-то, да забыл.
«А, вот что: хотел узнать, не прикарманил ли Жербье после смерти герцога зеркало Лукумона?»
И вдруг он понял, что ему это уже безразлично.
Семья, его Елена, дети – вот сокровища и ценности, вдохновлявшие его все эти годы! Наверное, это было к счастью, что герцог отобрал у него зеркало и этим поменял его жизнь.
Рубенс мечтал о скорой встрече с Еленой, думал о том, как обнимет ее завтра…
Когда Жербье покинул замок, Рубенс отправился в мастерскую полюбоваться любимой картиной Елены – «Садом любви».
На полотне сиял праздник его жизни: красивые женщины, одетые в атлас и бархат, дети-ангелочки… На картине были все, кого он любил, и Елена, и Сусанна, и повзрослевшая дочь Сусанны Клара, а рядом с ней – его сын Альберт. С полотна ему улыбались молодые братья Рубенсы: Петер Пауль и Филипп…
Сколько он написал огромных полотен о страданиях и борьбе, об охоте и о страшных битвах! Но эта картина – о радости и наслаждениях, обо всем том, чем в изобилии полна их с Еленой семейная жизнь. Именно в этой картине он видит свою судьбу, словно в животворящем волшебном зеркале!»
Насмотревшись, наулыбавшись, Рубенс почувствовал прилив сил и взял в руки палитру и кисти.
7. Эпилог
Петер Пауль Рубенс умер в мае 1640 года, его сердце не выдержало боли при очередном сильном приступе подагры.