Зеркало судьбы

Потом Бессонову все толково объяснил другой ученый. Пожилой, вызывающий доверие солидным пузом и обширной лысиной. И, самое главное, почти не пьющий — весь разговор катал в ладонях рюмочку, налитую из заветной фляжки (якобы пребывал там коньяк аж двадцатилетней выдержки). Околонаучные спекуляции про Арктиду, говорил толстяк, гроша ломаного не стоят. Всё было проще: в конце третьего ледникового периода север Евразии занимала ландшафтная зона, сейчас полностью исчезнувшая. Тундростепь. Слой нанесенного плодородного гумуса — а под ним не мерзлота, как нынче в тундре, — но натуральный лед. Уже достаточно потеплело, но лед под этим теплоизолирующим слоем не таял. Для деревьев с мощными корнями почва оказалась тонковата — но густые сочные травы росли в рост человека. Что бы им не расти — достаточно тепло, и солнце полгода не заходит. Кое-какие остатки той растительности, между прочим, и сейчас на Стрежневом уцелели. Вот в этой-то тундростепи, большей частью находившейся над территорией нынешних Карского и Баренцева морей, и водились мамонты с шерстистыми носорогами. В тундре, на ягеле, разве такие махины выживут? (Бессонов тогда подумал и решил — не выживут. На ягеле и олешки-то северные хилые и мелкие вырастают по сравнению с родственниками — маралами да изюбрями. Некалорийный он, ягель.) Там же жили и охотились на мамонтов люди. Совсем не похожие на нынешних узкоглазых аборигенов Севера — рослые, белокожие… Кончилось все печально. Лед мало-помалу растаял, и псевдо-Арктида ухнула на дно. Мамонты с носорогами частью потонули, частью отступили в тундру, где благополучно вымерли от банального голода… А большая часть слоновой кости, поступающей сейчас на мировой рынок, на деле — мамонтовая. И добывается не трудами африканских охотников, но тралением литорали Карского моря. Вот так. На этом деятель науки допил-таки коньяк и отбыл по своим ученым делам, оставив Бессонова в состоянии пьяной жалости к мамонтам и носорогам…

…Птицы приближались. Летели прямо на Бессонова с Юриком. Действительно мелкие, чуть больше воробья, — но было их столько… Воздух стонал от ударов крохотных крыльев. Стонал и вибрировал — и, казалось, дрожь эта передается несокрушимым скалам.

— Ложись!!! — гаркнул вдруг Бессонов, внезапно сообразив, что сейчас будет.

Они залегли, плотно вжавшись в камень, как под самым ураганным огнем. И вовремя. Живая волна накатила, захлестнула. Резко потемнело. Воздуха вокруг словно и не стало — словно весь мир, от горизонта до горизонта, заполнили птичьи перья. По крайней мере вдохнуть Бессонов боялся, уверенный, что в легкие полезет пух, мерзко щекоча всё внутри. Звук, слитый из трепетания многих тысяч крыльев, бил не только по ушам — входил во все тело, и наполнял его каким-то отвратительным резонансом, казалось — еще чуть-чуть, и Бессонов рассыплется на куски от собственной внутренней вибрации… Несколько раз его ударило по спине и затылку — несильно, но неприятно — живым, трепещущим…

Потом все кончилось.

Они поднялись, ошеломленные.

— Бли-и-и-н, — протянул Юрка. — Ведь насмерть задолбили бы, точно… Черт! — Он увидел пятна помета, угодившего на рукав.

Один из крохотных живых снарядов лежал у их ног — крылья бессильно раскинуты, клювик открывается и закрывается. И рядом на скале тоже лежали птицы.

Бессонов поглядел вниз, в сторону моря. И ужаснулся.

— Смотри, Юрчик, — сказал он отчего-то чуть не шепотом, — смотри… На последнем ведь издыхании летели…

Не долетевшие были везде — на более-менее пологих площадках и уступах склонов, на узком галечном пляже внизу… И — в море. Серые комки перьев даже не барахтались — опускались и поднимались вместе с волнами, как мертвый мусор… Дорожка из погибших птиц тянулась к северу.

Врал все тот лысый со своим коньяком, понял Бессонов. Есть Арктида. Совсем недавно еще была. И стряслось у них там что-то жуткое…

Вдали бабахнуло. Еще раз. Они обернулись, Бессонов поднял к глазам бинокль. У халупы стоял и бурно жестикулировал Магадан.

Надо понимать, ужин готов. (Бессонов, как старший по званию, освободил Юрика от кухонных работ. Заявил: имеет место некий феномен, надо разобраться, а больше лейтенанта Стасова никто тут в орнитологии не понимает.)

И они пошли ужинать.

Хотя есть Бессонову не хотелось. Совершенно.

* * *

На столе, как положено, стояла бутыль “шила”. Небольшая, литра на два.

Бессонов взял налитый стакан — чисто на морально-волевых, пить тоже абсолютно не хотелось. Сделал глоток, другой… На третьем всё полезло обратно.

Магадан гыгыкнул одобрительно — самим, дескать, больше достанется. Карбофосыч пробурчал что-то о разучившейся пить молодежи. Бессонов посмотрел на них с глухой неприязнью и вгрызся зубами в гусиную ножку. Мясо оказалось жестким — то ли не успело протушиться, то ли птицы действительно летели из неимоверного далека и ни капли жира у них не осталось…