Зеркало судьбы

Да, я всё знаю о кошмарах.

* * *

Просыпаюсь. Наглые лучи июньского солнца ползут по лицу.

Слава богу, я здесь, в её квартире.

Глаза Лены обведены тёмными кругами. Пальцы яростно скребут по подлокотнику.

— Ты всю ночь не спала? — вскидываюсь я.

Пытаюсь сфокусировать взгляд на настенных часах — голова просто раскалывается. Да, точно. Девятичасовые новости. Сейчас включу.

Нарастающее беспокойство россиян по поводу инфляции… Доставлен в областную больницу… отравление парами ртути… фигурант нескольких уголовных дел, в том числе и знаменитого расследования…

Слышу её имя. Замираю. Потом до меня доходит.

Отравление парами ртути. А кто это у нас любит таскать в сумке разбитые градусники?

Чувствую на себе её взгляд — тяжёлый, пристальный. Меня трясёт. Плетусь в ванную, сую голову под струю ледяной воды. Затянувшиеся за ночь порезы на руках начинают кровоточить. Стигматы, мать их. Да за что же мне это, за…

…отдёргиваю ладонь от раскалённой скобы, заменяющей дверную ручку. Подошвы кроссовок пристают к битуму, пот заливает глаза, во рту — металлический привкус крови. Я на крыше. Чудно. Я не один. Ещё лучше.

В первый раз вижу убитого мной человека. Совсем молодой. Цепи на запястье, футболка с идиотской надписью. Канцелярский нож, торчащий из глазницы. По канонам фильмов, я сейчас должен разораться, заблевать всё вокруг, впасть в истерику и упасть в обморок — в произвольном порядке. Но я не чувствую вообще ничего.

Лена!

Я ведь был там, в её квартире, когда это случилось.

Вытираю руки о футболку парня. Бросаюсь в холодный полумрак подъезда — перед глазами бесятся разноцветные пятна. Очертя голову, выбегаю на улицу…

* * *

Она плачет. От жалости?

Говорить больно — язык цепляется за сколотые края зубов.

— Я люблю тебя. И никогда-никогда не сделаю больно. Понимаешь?

Кормлю её — в последний раз. Рука дрожит. Сергей ведь не знает, что она любит. Купит, что подешевле. Или доверит выбор сиделке — хмурой бабище, которая будет орать на Лену и дни напролёт смотреть ток-шоу.

— Прости меня, — шепчу на ухо. — Во мне поселилась какая-то тварь, которая, кажется, полюбила убивать. Я лучше сам умру, чем… понимаешь?

Её пальцы тревожно подёргиваются — еле заметное движение. Я его не вижу, а чувствую.

— Ты не бойся. Я сначала позвоню Сергею. Потом пойду на кухню. Ты не увидишь.

* * *

Открываю глаза. На сером ковролине — яркие звёздочки таблеток. Пальцы испачканы синими чернилами. Рядом — лист бумаги, исписанный мелким убористым почерком.

Читаю. Смятение исчезает, сменяясь дикой, безудержной радостью.

И как я сразу не понял? Кто же ещё мог захотеть увидеть последний снег? Кому моё сознание могло позволить управлять собой?

Вбегаю в комнату.

Косые лучи заходящего солнца выхватывают из полумрака встревоженный взгляд, рыжую прядь волос.

— Так это ты? — голос срывается. — Милая, это была ты?

* * *

Без четверти три утра. В соседней комнате надсадно дребезжит старый принтер. Раскладываю на полу панно из её публикаций, распечатки кадров криминальной хроники… Ворсинки ковролина забиваются в порезы на руках.

Это счастье. Я и не знал, что оно такое.

Моя королева смотрит на меня. Улыбаюсь ей растрескавшимися губами.

— Выбирай, милая. Здесь все, о ком ты рассказывала. Я всё для тебя сделаю. Только давай решим, с кого начать.

Она плачет? Растерянно поднимаюсь с колен.

— Ну что же ты? Меня жалеть не надо, правда. Ты вчера написала, мол, не хочешь воровать мою жизнь. Так её у меня никогда и не было! Я — часть тебя. И это хорошо, это правильно, я так и хочу жить — с твоей душой внутри. Поняла, глупенькая? Я — это ты, и…

* * *

…белёсые губы жирно блестят, извиваются, как червяки. Сквозь вонь ароматических палочек пробивается едкий запах пота.

— Ну что же ты, Илюша? Иди ко мне. Ну дава-а-ай…

Нашариваю на полу майку. Выскакиваю в темноту прихожей, спотыкаюсь о собственные ботинки. Эта тварь что-то визжит мне вслед…

* * *

— Зачем? — шепчу я, прислонившись лбом к холодной двери чужого подъезда. — Зачем ты так?

Я не плакал, наверное, лет с пяти. Даже в день твоей свадьбы. А сейчас — не могу сдержаться. Слишком сильно унижение. Ты швыряешь меня в постель какой-то уродины, просишь уйти…

Конечно, сам виноват. Нечего было расхаживать перед тобой с разбитой мордой и угрожать суицидом. Конечно, ты испугалась. Ты ведь любишь меня!

Ничего, милая. Я исправлюсь.

* * *

Сквозь затянутое мутной полиэтиленовой плёнкой окно смотрю на трёхэтажный дворец по ту сторону дороги. В полуразвалившемся дачном домике, ставшем моим укрытием, явно зимовали бомжи: пол усеян яичной скорлупой и пакетиками из-под лапши, на колченогом столе — подёрнутый паутиной и плесенью натюрморт из бутылок и объедков. Вонь страшная. Но за тринадцать часов ожидания я притерпелся. Только страшно хочется пить, чтобы перебить кофейную горечь во рту — чтобы не уснуть, пришлось купить в ларьке пакетики с растворимой дрянью и жрать коричневый порошок всухомятку.

Но ерунда это всё. Я сильный. Я ведь должен быть сильным за двоих, правда?