Отражение начало взрослеть, взрослеть… вот ему восемнадцать, двадцать, двадцать пять лет…
Лицо в зеркале стало увереннее в себе, привлекательнее, интереснее, но в то же время в нем появился какой-то надлом, взрослая горечь таилась в уголках глаз. Лиза поняла, что девушка в зеркале несчастлива…
Почему? За что? Она надеялась, она ждала чего-то необыкновенного, красивого, счастливого, яркого, радостного, а тут — такое… такое растерянное, печальное, такое… такое обыкновенное… да, вот то главное, то обидное слово — отражение в зеркале было обыкновенным… нет, она не хотела, не могла в это поверить! Зеркало лжет! Лжет!
А с отражением снова стало происходить что-то непонятное.
Точнее, не с самим отражением, а с тем, что окружало его, с задним планом.
Вокруг лица, отражающегося в зеркале, была не эта комната, не ее банальная, привычная в своей обыденности обстановка, а какой-то тусклый, серовато-розовый туман… нет, не туман, а клочковатая, слоистая, быстро темнеющая тьма, словно зеркало заполняло стремительно мрачнеющее грозовое облако.
Тьма густела и густела, сквозь ее клочковатую дымную подкладку начали просвечивать багровые вспышки, истерические зигзаги молний. И вдруг Лиза поняла, что эта тьма — вовсе не облако, вовсе не клубящаяся, безжизненная, пусть и грозная субстанция, а страшное, чудовищное, грозное лицо.
На этом лице не было глаз — но оно вовсе не было слепым. Напротив, оно как бы все было глазами, оно смотрело на Лизу каждым клочком багровой тьмы, смотрело на нее угрожающе и неотступно, оно впитывало, поглощало ее своим смертоносным взглядом…
Лиза вскрикнула от ужаса… и уронила зеркало.
Зеркало упало на пол с трагическим хрустальным звоном.
Лиза подумала, что оно разбилось, и испытала при этом одновременно страх и облегчение. Страх — обычный страх ребенка, разбившего дорогую взрослую вещь и ожидающего за это неизбежного наказания.
А облегчение… облегчение оттого, что она освободилась от страшной клубящейся тьмы, которая едва не поглотила ее.
Лиза наклонилась, осторожно взяла зеркало за ручку и убедилась, что оно цело.
На этот раз она почувствовала и облегчение, и легкое разочарование.
Так или иначе, она положила зеркало в тот же мешок, из которого вынула его, мешок спрятала в глубине ящика, ящик задвинула на прежнее место и заперла на потайную задвижку. Потом поставила на прежнее место верхний ящик и оглядела комнату.
Теперь здесь все было так же, как до ее прихода.
Ну, или почти так же.
Она сама не понимала, для чего спрятала зеркало. Но раз Ленка его прятала и никогда ей не показывала — значит, так и надо.
Тут распахнулась дверь Лениной комнаты. На пороге стояла мать. Как всегда, чем-то раздраженная.
— Ты чем это тут занимаешься? — буркнула она.
— Ничем, — Лиза отвернулась, — так просто зашла.
Мать уставилась на нее с подозрением, но Лиза ответила ей твердым взглядом.
— Нечего тебе тут делать, еще пропадет что — потом не отмоешься… — грубо сказала мать.
Лиза все-таки была ее дочерью и уловила в ее голосе некоторую долю неуверенности.
— Ты думаешь, Лена вернется и мне накостыляет, что я у нее в вещах рылась? — спросила Лиза.
Мать молча дернула плечом.
— Сказать, что я искала? — спросила Лиза агрессивно.
И заговорила, не дождавшись ответа.
— Документы. Все нашла — два паспорта, еще бумаги какие-то. Чемодан ее на месте, вещи все в шкафу лежат. Получается, что ушла она в чем есть и три недели где-то пропадает.
— Ну и что? — процедила мать. — Это ты с ней вечно валандаешься, а по мне, так хоть бы ее и вовсе не было.
— Ты что — совсем уже озверела? — закричала Лиза. — Человек пропал, а ей и дела нет! Может, ее машина сбила и она в больнице, себя не помнит! Нужно в полицию обращаться!
— В полицию? — теперь уже мать орала и даже трясла Лизу за плечи. — В полицию? Нет уж, мне полиции уже на всю жизнь хватило. Когда твой папочка вот в этом шкафу удавился, сколько они мне нервов измотали. Следователь, сволочь, пока денег не получил, хотел меня под убийство подвести! Как вспомню рожу его и голос такой скрипучий: «А не вы ли, Полина Леонидовна, сами его в шкаф засунули в бессознательном состоянии и петлю на шее затянули?»
— А это не ты? — спросила Лиза.
И тут же ахнула от материнской пощечины.
— Все равно все известно станет, — мстительно сказала она, отняв руки от лица, — вон меня Римма Петровна уже спрашивала, куда, мол, Лену подевали.
— Старая ведьма! — отреагировала мать.
— Слушай, ты и правда думаешь, что можно так просто от человека избавиться? Ведь все равно рано или поздно про Ленку спросят! Обязательно спросят!
— В полицию ни за что не пойду! — прошипела мать.
— Боишься, что они на тебя подумают? Тогда я сама пойду! — твердо сказала Лиза.
— У тебя заявление не примут, ты несовершеннолетняя. — Теперь мать успокоилась и смотрела со злорадством. — Лучше бы голову не забивала ерундой, а в квартире прибралась. Пол помыла бы на кухне, авось похудеешь!