Зеркало вод

Стадион с его великолепным ледяным полем, сверкающим в свете прожекторов, и высоко вознесенным олимпийским огнем, горевшим в чаше на треножнике, был до отказа набит зрителями, которые неистовствовали: вопили, свистели, топали ногами и хлопали в ладоши, ибо это был единственный способ согреться. Справа от нас, в ложе для журналистов, репортер японского радио, не обращая ни малейшего внимания на оглушительный шум, передавал свой комментарий тоненьким и певучим, как флейта, голоском, а тем временем болельщики, разделившись на два лагеря, громко скандировали то «Сэ-Шэ-А! Сэ-Шэ-А!», то «Ка-на-да! Ка-на-да!». Эта встреча напоминала схватку футболистов двух соседних деревень, которая неизменно заканчивается потасовкой и сведением счетов. Итак, красно-синие против бело-зеленых. В своих ярких костюмах, облаченные в хоккейные доспехи, эти верзилы имели устрашающий вид, но, если внимательно присмотреться к ним, в конечном счете они внушали доверие, поскольку грубая сила сочеталась у них с мальчишеским добродушием. Жан-Клод обратил мое внимание на одну особенность в поведении американцев. То ли для бодрости, то ли заклиная удачу перед броском, они по очереди подкатывали к своему вратарю и стучали клюшкой по его ногам или заду — как обычно стучат по дереву.

Справа от нас сидел хрупкий японец, а слева — три здоровяка, которые нисколько не испортили бы общей картины, если б на них надели щитки и шлемы и выпустили на лед. То были русские журналисты. Игра началась. Одного из канадцев повалили на лед. Едва поднявшись, он тут же, размахивая клюшкой, обрушился на американца. Судья немедленно удалил его с поля и отправил немного остыть на скамейку штрафников. Но тут двое других игроков налетели друг на друга. Хоккеисты используют малейшую возможность, чтобы прижать соперника к борту, словно желая раздавить его, а тот в свою очередь отбивается клюшкой. Игроки падают, вскакивают, сбивают друг друга с ног. От клюшек только щепки летят. Несколько раз я замечал, как хоккеисты пытались подставить сопернику подножку.

Американцы забивают гол, шайба влетает в сетку, и тут же вратарь и несколько игроков, которые сплелись в тугой клубок, опрокидывают ворота. Весь стадион как один человек издает вопль, болельщики вскакивают со своих мест. Я тоже, встаю, чтобы лучше видеть, что происходит на поле. Жан-Клод теребит меня за рукав. Я оборачиваюсь. Он протягивает мне бутылку виски, к которой только что приложился сам. Откуда он извлек ее? По-видимому, принес во внутреннем кармане плаща.

Он предлагает выпить японцу, но тот отказывается. Тогда он поворачивается к русским, которые сначала упираются, но в конце концов по очереди делают по глотку прямо из горлышка. Вся эта процедура сопровождается жестами и какими-то английскими словами, которых никто не понимает, так как японец, русские и мы говорим по-английски каждый на свой лад.

Коньки режут лед со звуком, напоминающим рев бизона, — так по крайней мере рисуется мне. Время от времени сокрушительный удар клюшкой, нацеленной вроде бы на шайбу, попадает кому-нибудь по ноге. Игрок как подкошенный валится на лед. Вместо того, кто выбыл из игры, на лед, перемахнув через барьер, выходит новый игрок. Теперь русские в свою очередь протягивают нам бутылку.

— Это водка.

Жан-Клод не заставил себя упрашивать.

Хоккейная клюшка предназначена для того, чтобы гонять шайбу, но до чего же соблазнительно иногда двинуть ею противника. Хоккеисты выносливы, как быки. Одному из них удар клюшкой пришелся по затылку — он лишь провел по нему рукой, словно отгоняя муху, и все.

— Мы живем на перепутье цивилизаций, — обращается ко мне Жан-Клод. — Все, что мы научились любить, все, чего мы достигли, устарело. Такого рода книжки, какие пишу я, смешно читать, не говоря уже о том, чтобы писать! А вот этот матч, с его неправдоподобной жестокостью, со всеми его атрибутами, — это, быть может, прообраз будущего.

И он запил свою философию глотком водки.

— Чтобы было не так горько…

Вратарь-канадец упал на спину, словно гигантское насекомое, американец на полной скорости налетел на него и придавил всей тяжестью своего тела. Нокаутированный канадец не сразу пришел в себя, потом, хрипя, освободился от противника и вернулся в строй.

Время от времени судья — мужчина обычной комплекции в обычном костюме — оказывался между двумя гигантами. И тогда он, словно фигурист, делал немыслимые па, чтобы избежать столкновения с великаном, который мчался по полю с клюшкой наперевес.

К концу матча игра уже перестала быть похожей на игру. Вначале ее прервала драка, затеянная у ворот американцев. Маленький судья героически ринулся в самую гущу свалки и с трудом разнял драчунов. Он отправил нескольких игроков на скамейку штрафников.