Зеркало вод

— Я предпочитаю видеть ее такой, — сказал Жан-Мари. — Ведь заводные куклы не плачут и не устраивают сцен ревности. Если бы можно было ее укладывать в коробку, как только она закончит свой менуэт, и вынимать оттуда лишь время от времени, чтобы завести тремя оборотами большого ключа, Жюльен был бы куда счастливее.

Казалось, «Сан-Хосе» причаливает к вымершему городу. Ни на пристани, ни возле кораблей не было заметно никакого движения. Краны были неподвижны. Единственно, кого можно было увидеть на набережной, — это вооруженные полицейские, расхаживающие парами. Вскоре на пароходе разнесся слух, что в городе объявлено чрезвычайное положение.

Туристы сходили по трапу со своими тяжелыми чемоданами. Слова прощания, поцелуи, долгие объятия, сопровождавшиеся похлопыванием по спине, и даже слезы — знаки симпатии, дружбы и нежности — чувств, родившихся за несколько дней путешествия. Едва они успели расцвести, как им было суждено угаснуть. Это расставание, наступившее слишком быстро, напоминало эволюцию любой страсти — только убыстренную. Не существует ни любви, ни дружбы без прощания и забвения, и легче разлучиться со случайными друзьями, подчиняясь требованиям жизни, чем продолжать оставаться вместе. Каждое прощание — это прообраз смерти, ибо свидания больше не будет. Никогда.

— Прощайте, — сказал старый адвокат. — Вы уезжаете, а мы остаемся здесь, в заточении.

Когда он обнял Ирен, она не могла удержаться от слез. Это верно, они возвращались в страну, где им ничто не угрожает, оставляя своих друзей в руках государства, которое в любую минуту могло их стереть в порошок. Ирен понимала, что этот момент, вызвавший волнение у большинства путешественников, ей грозил значительно большими утратами. Она уже как-то говорила об этом со своим любовником. Актер спросил ее:

— Что ты будешь делать, когда вернешься?

— Боюсь, что снова превращусь в благоразумную особу. Я знаю себя.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Вернусь в Париж, где меня ждет работа. А между тем…

— Между тем, что?..

— Я люблю тебя.

Прежде чем опять сесть в самолет, который улетал на следующий день после полудня, французам предстояло провести ночь в молодежной гостинице. Жюдит, как всегда повиснув на руке Аргентинца, объявила:

— Дети мои, не рассчитывайте на меня в этом монастыре. Я не могу терять ни ночи, ни часа, ни минуты. Увидимся завтра в аэропорту.

— Ты не опоздаешь на самолет? — спросил Жюльен.

— Не беспокойся, дедушка. Ты устроил нам отличную прогулку и не в ответе за то, что произошло.

Аргентинец распрощался со своими друзьями, пожав каждому руку. Когда же подошла очередь актера, он заключил его в свои объятия и нежно похлопал по спине. «Что за мания у этих мужчин-иберийцев — без конца обниматься и целоваться, — с раздражением подумала Ирен. — И потом, эти двое остаются здесь. Ведь это мы уезжаем! А они будут видеться ежедневно». Подхватив свой чемодан и чемодан Жюдит, Аргентинец со своей подругой ушел искать такси. Ирен позавидовала Жюдит. У нее с актером все складывалось не так просто.

— Раз уж у них такая любовь, — сказала Софи, — почему бы Жюдит не остаться тут? Или она могла бы вернуться после того, как уладит все свои дела в Париже…

— Он этого не хочет, — сказала Ирен. — Он считает себя недостойным Жюдит.

— Да он просто увиливает, — вмешалась Моника.

— Нет, по-моему, у него это совершенно искренне. Он ведь ненормальный. Вы знаете Жюдит, у нее просто дар притягивать к себе подобных типов.

А перед Ирен стояла совсем другая проблема. Похоже, актер был очень взволнован этими забастовками, в ему хотелось поскорее узнать новости, наладить контакты.

— Встретимся вечером, — сказал он Ирен. — У меня.

— Почему ты не хочешь, чтобы я пошла с тобой сейчас?

— Друзья могут меня неправильно понять, если я заявлюсь домой с какой-то иностранкой.

— Я не какая-то иностранка.

— Но я ведь выражаю их точку зрения. Поставь себя на их место. Они сочтут, что я пренебрегаю правилами конспирации и подвергаю всех риску.

— Но по отношению ко мне это нелепо!

— Здесь вопрос принципиальный. Достаточно кому-нибудь увлечься, и вся организация может быть предана, разгромлена. Пойми меня и не обижайся. Ну скажи, что ты понимаешь меня.

— С трудом.

Ирен вновь увидела его печальную улыбку, но на этот раз она не находила в ней ничего трогательного. Улыбка провинившегося ребенка, который пытается солгать. Впечатление слабости, вызывавшее у нее желание защитить его, взять на руки, оказалось обманчивым. Она почувствовала, что перед нею человек сильный и жестокий, почти враг.

Актер дал ей свой адрес и объяснил, как добраться до его дома. Это было довольно далеко, почти в пригороде.

— Я разочарована, — сказала Ирен.

— Главное, поезжай трамваем и не вздумай брать такси. Это крайне важно. Водители такси, как правило, работают на полицию, и, даже если ты остановишься, не доезжая дома, они все равно догадаются, что ты едешь ко мне.

— Ну и что?

— Тебе этого не понять.

— Нет, я начинаю понимать.

— Что именно?

— Я тебе мешаю, я лишняя!