Зеркало вод

Она вдруг представила себе, как он прячется от своих преследователей в этой комнате, прислушивается к каждому шороху, замирая от страха при мысли, что за ним вот-вот придут, схватят и будут пытать, а возможно, и убьют. На какое-то мгновение она представила себе все это вполне отчетливо. А что будет делать в это время она? Будет корпеть в своей лаборатории над микроскопом и пробирками, составлять очередной дурацкий крем, а после работы сядет за руль малолитражки и вольется в поток парижских машин, а может быть, пойдет в кино.

Приехав в гостиницу, они сразу поняли: тут что-то случилось. Поняли это прежде, чем повстречали кого-либо, — по необычной тишине в доме. Даже у стен вид был, казалось, какой-то таинственный. Большинство французов собрались в коридоре второго этажа — это было похоже на какое-то тайное сборище, — и все молчали. Завидев Ирен и актера, они вначале отпрянули, а потом Мартина с рыданиями бросилась обнимать Ирен.

— Аргентинец убил Жюдит и хотел покончить с собой, но не сумел.

Ирен заметила, что среди собравшихся нет ни Жюльена, ни Жана-Мари, ни Лорана. Ей объяснили, что они уехали вместе с полицейскими.

В тот момент, когда Ирен осознала, что произошло, она почувствовала, словно из нее вытекла вся кровь. Она побелела, а несколько мгновений спустя ощутила, как к горлу поднимается комок. Она разрыдалась. Актер положил ей руку на плечо, и только тут Ирен вспомнила о его существовании и вдруг сказала себе, что это совсем не тот человек, перед которым можно распускаться. С трудом подавляя рыдания, она поклялась держать себя в руках.

Аргентинец и Жюдит задумали умереть вместе. Судя по тому, что могло подсказать воображение, и по тем нескольким словам, которые полиция вырвала у Аргентинца, несмотря на его рану и тяжелое состояние, они с Жюдит решили прибегнуть к бритве. Где они взяли ее? Неизвестно. Никто давно уже не брился этими длинными лезвиями, и сам Аргентинец обычно пользовался электробритвой. Может, они специально купили ее? Жюдит, очевидно, просила своего любовника убить ее во сне. Но первое же прикосновение лезвия к горлу разбудило ее. Она умоляла его продолжать и умерла, обливаясь кровью. Затем он провел бритвой по своему горлу, глубоко надрезав его.

Драма произошла в отеле. Ни она, ни он не издали ни единого звука. Им помешала горничная, которая вошла, чтобы убрать комнату. Она увидела, что Аргентинец сидит на кровати, тупо уставившись в одну точку, а на шее у него зияет рана — «как открытый рот». Именно так она выразилась. Он еще держал в руке бритву, мертвая Жюдит лежала рядом. Все ее тело было покрыто ужасающими порезами. Горничная позвала на помощь. Как рассказали служащие гостиницы, в ожидании «скорой помощи» они попытались полотенцами хоть как-нибудь забинтовать шею раненого, а возможно, просто хотели закрыть ужасную рану. Во время всей этой суматохи Аргентинец не пошевелился. Он продолжал сидеть на постели, позволяя делать с собой все что угодно.

Ирен решила отправиться в уголовную полицию следом за Жюльеном и двумя другими французами. Она была самой близкой подругой Жюдит и могла помочь решить какие-то проблемы, например проблему похорон. Прежде чем актер заговорил, она предупредила:

— Не провожай меня. Я думаю, тебе лучше не показываться в полиции, чтобы не возникло никаких ассоциаций между Аргентинцем и тобой.

На какой-то миг он, казалось, растерялся.

— Но когда же мы увидимся снова?

— Не знаю.

— Я поеду в аэропорт и буду ждать тебя там.

— Вот видишь, — сказала Ирен, — с тех пор как мы вновь оказались в этом городе, все оборачивается против нас. — И тут же пожалела о своих словах.

Актер помог ей найти такси. Когда они переходили к стоянке, он сказал:

— Я понимаю, о чем ты сейчас думаешь: и они, и мы пережили одинаковый роман в одно и то же время.

— Но они дошли до самого конца, — сказала Ирен. — Они были безумцы, а мы нет. Просто поразительно, до чего мы оба благоразумны!

— Не язви.

В такси, съежившись в углу и глядя, как за окном мелькают улицы, магазины и пешеходы, она говорила себе, что, если б актер предложил ей покончить жизнь самоубийством, она бы ни за что не согласилась. А между тем она любила его, и эта любовь по-прежнему причиняла ей боль. Потом ее охватил панический ужас при мысли о том, что ее, возможно, заставят опознать изувеченное тело Жюдит. Еще два дня назад Жюдит разгуливала по их каюте нагишом, и она видела ее усеянные веснушками груди, похожие на груши. Жюдит ходила, чуть выставляя бедра вперед, и руно в низу живота было словно щит воина, который призван оградить его. Зрелище было довольно комичное.

Здание полицейского управления напоминало большую казарму: длинные коридоры, широкие лестницы, сверкающие чистотой полы, окрашенные в коричневый цвет стены и очень высокие окна с давно не мытыми стеклами. Ирен провели в комнату, где ее спутники объяснялись с двумя комиссарами в черных костюмах и черных галстуках. Она помогла им уточнить кое-какие детали.

— У Жюдит нет семьи. Ее родители были депортированы и умерли. У нее остались только двоюродные братья.