Зеркало времени

Перелёт прошёл без каких-либо осложнений и нареканий. Весь космический полёт продолжался чуть больше суток после контакта с землёй, зафиксировавшего начало отсчёта двадцати четырёх часов. Над приближающейся Японией угасало алое закатное небо. Аппарат начал быстрое снижение в сиреневую приземную дымку. Когда в слабеющем свете дня и скоро наступающих сумерках сильно потемневший от сажи, покрывшей внешние поверхности, воздушно-космический самолёт МиГ снизился до восемнадцати километров, к нему, близ южной части Татарского пролива, свободно подошли и пристроились, встали по бокам для сопровождения, два современных японских истребителя FS. От своего прототипа, лёгкого американского многоцелевого истребителя F-16, их отличали скошенные книзу выросты переднего оперения, отходящие под кабиной пилота то ли от заострённого, веретенообразного фюзеляжа, то ли от боковин уплощённого подфюзеляжного воздухозаборника.

Взглянув мельком и опознав марку охраняющих самолётов, разглядывать их Борис не стал, сосредоточившись для контроля посадки на незнакомый аэродром, затянутый плотной облачной пеленой, едва пропускающей свет от вечерних городов на земле. Зато японские лётчики-истребители с почтительным удивлением разглядывали на фоне плывущих мимо облаков вдвое более крупный закопчённый диковинный летательный аппарат с двумя пилотами в гермошлемах, воздерживаясь подходить к нему близко.

Когда три самолёта спустились в сумрак ниже слоя облаков, и по правому борту в отдалении показались береговые очертания широкого залива Исикари и световое зарево над раскинувшимся Саппоро, непредсказуемая мисс Рэнди сделала для экипажа приятный сюрприз. Она сопроводила автоматическую посадку МиГа на сияющую разноцветными бегущими огнями двух с половиной километровую полосу военной авиабазы Асахикава на северном японском острове Хоккайдо струнными звуками музыки из нашумевшего фильма к 500-летию легендарного открытия Христофором Колумбом Америки, под которые великий мореплаватель ступил на её берег.

Глава вторая ПОЧЕМУ ТАК?

4. От Москвы до самых до окраин

Октябрь в Подмосковье вновь побаловал солнцем и теплом повторного за осенний сезон бабьего лета. «Листва почти осыпалась. Наведываясь по нескольку раз в год в Москву, сколько я в Подмосковье не был? Лет десять. За всю дорогу от аэропорта нигде не увидел хвойных деревьев», с удивлением отметил Иван Кириллович Августов, поглядывая за окна мчащегося по автостраде к югу обычного чёрного восьмицилиндрового «Лимнуса» и морально готовясь к сложному разговору с московским боссом о своей зарубежной поездке.

Встречая перед калиткой в глухом металлическом заборе нечастого в своём доме сибирского гостя, московский партнёр Августова по бизнесу Владимир Виленович Берстенёв, пухленький и весь какой-то округлый мужчина лет пятидесяти с очень здоровым цветом кожи, гладкими, без намёка на морщины, сытыми щёчками и сочными губами, пребывал в привычном лениво-благодушном настроении. Милостиво дал гостю пожать свои толстые короткие пальчики и ради него приоткрыл с левой стороны прекрасные, ровные зубы. Если он и красил густую, всегда тщательно подстриженную светлую шевелюру, этого не заметил бы самый искушённый куафёрский глаз. Берстенёв был в очень просторных серых брюках, рубашке цвета крови без галстука и любимом светло-бежевом репортёрском жилете с множеством ремешков, клапанов и свободных от вложений карманчиков. О жилете, и не только, он любил говаривать туманно: «Важнее не то, о чём мы в своём хозяйстве знаем, а потенциал», и это вызывало уважение вновь представленных партнёров, а некоторых из них вводило в кратковременный транс или ступор, кто на что был способен. Дорогими в его внешнем облике выглядели только легчайшие на ноге светло-серые французские туфли с узором, сплетённым из тонких ремешков, и нарочито неброские серебристые швейцарские наручные часы, баснословную цену которым Августов знал и никогда не купил бы, чтобы не сказать опытному глазу ничего лишнего о себе. Они прошли к непритязательно выглядящему коттеджу в духе первых частновладельческих построек девяностых годов по широкой трёхметровой дороге из шлифованного красно-коричневого лабрадорита, родственного облицовке мавзолея Владимира Ильича Ульянова-Ленина. Шеф усадил гостя на бледно-салатовую пластиковую садовую скамеечку у входа в дом и сам сел рядом.

Ивана Кирилловича всегда удивляла способность москвича просканировать собеседника одними зрачками, не только не поворачивая головы, но и без заметного движения глаз.

— Видел сегодня твою усадьбу с воздуха, Владимир Виленович, десять минут полёта до посадки, а от Домодедово мой московский водитель вёз к ней чуть не час.

Берстенёв сложил руки на животе и слегка сощурил левый глаз, что должно было означать радушие и особую расположенность к желанному гостю. Иных, впрочем, здесь не бывало. Он ответил, «акая» по-московски, частично глотая безударные гласные и растягивая с подвыванием ударные: