Зеркало времени (СИ)

Я видел, что его машина устойчива в воздухе даже при моей черепашьей скорости, и можно не опасаться, что она сорвется в штопор. Однако отбить возможную атаку японских истребителей еле ползущий «Мустанг» навряд ли сумеет. Для манёвров нужны скорость и хороший запас высоты. Кто его учил?

Спутник должен был хорошо видеть мою голову, освещённую с юго-востока солнцем, и я, преодолевая головокружение и тошноту, демонстративно обвёл взглядом небо над собой. В ответ «Мустанг» согласно качнул крыльями и стал набирать высоту.

С его уходом вверх вокруг меня раздвинулся простор.

2. Восхождение над океаном

Чем ниже я спускаюсь, тем меньше, кажется мне, становится вертикальная скорость снижения машины, пока на считанные дюймы в секунду. За бортом оттаивает высотный иней, по лобовому стеклу снаружи медленно скользят капельки воды, подгоняемые движением пограничного воздушного слоя. Уже дышится без кислородной маски. Мне стало вериться, что более плотный воздух сможет лучше держать машину. Значит, смогу урвать от ожидающей меня вечности толику времени, чтобы вновь заняться собой ещё в этом мире.

К боли в груди и животе от осколков я немного притерпелся. Определилась не беспокоящая поза, но она же и расслабляла. Я ослабел от кровопотери, и новая пригоршня таблеток колы не предотвратила неутолимого желания опустить голову на штурвал и забыться. Стала одолевать сонливость. Почувствовал, что одуреваю. Хотел закричать, чтобы громкими криками периодически прогонять сон, и не смог. На крик не стало сил.

«Бог с ними, с силами, — вяло подумалось мне. — Не стоит теперь думать о том, чего у меня нет. Надо думать не о том, чего нет… Думать не надо… Нет, не думать надо… Надо думать о Боге». Наверное, в наступившем отупении я достаточно долго варьировал на все лады эту однообразную мысль, пока не спохватился.

«…Радуйся, таинственным изображением Сына в чаше ТАЙНУ БОЖЕСТВЕННОЙ ЕВХАРИСТИИ нам открывающая…»

Надо вспомнить что-то особенно будоражащее, чтобы не отключиться. Мысль о будоражащем вызвала у меня невольную улыбку. Что сейчас способно меня взбудоражить? Полумертвеца?

Поверь, слишком больно думать сейчас о тебе, о нежная Кэролайн. Уж лучше — об абстрактных, нейтральных к сердцу цифрах. Из четырёх двигателей полноценно тянут только два, а ведь четвёрка — целочисленный символ человека: я практически ополовинен. Вот какой неожиданный отыскался из меры чисел ответ на мои тревожные думы непосредственно перед атакой Токио!

Четыре поворотных огневых колпака бессильны, мертвы на моём корабле, ими теперь некому управлять. Все одиннадцать стволов бортового оружия бесполезны. Я разоружён и беззащитен, но жив. Жив! Жив! Пока я жив, нас с пилотом «Мустанга» — двое! И самолетов тоже два. От накатившей волны головокружения никак не могу вспомнить, что означала половина от четырёх в раннехристианских представлениях моих далёких предков — славян.

Я не смог уйти от войны, как и все, кто в ней сейчас участвует. И кто подсказал бы всем нам заблаговременно, как войны избежать?

Оказывается, за годы и годы в воздухе начал уже позабывать мою летнюю поездку на Аляску незадолго до защиты степени доктора искусств.