Зеркало загадок

А теперь, прежде чем погрузиться в историю танго, я хочу сделать не то чтобы первое отступление (кажется, это будет уже второе), а скорее одно любопытное наблюдение – не знаю, упоминалось ли об этом прежде. Вообще-то, да, определенно упоминалось, ибо ничто не происходит впервые, вот только не знаю, привлек ли этот факт достаточно внимания. Все очень просто: предлагаю всем на время забыть про танго и взглянуть (пусть даже совсем мельком) на нашу аргентинскую историю, непродолжительную по времени – ведь она не насчитывает и двух веков, – зато настолько же богатую драматическими событиями, как и все другие истории, или даже больше.

Давайте представим себе этот перечень событий – не беспокойтесь, он не будет чрезмерно долгим. Вспомним о постепенном завоевании территорий; вспомним, что наша страна была одной из беднейших колоний, самой захолустной, самой, скажем так, заштатной в обширнейшей Испанской империи – тут не было драгоценных металлов, да и народу жило немного – почти некого обращать в Христову веру. Давайте вспомним и крайне парадоксальную ситуацию, когда горстки испанцев хватало для ниспровержения империй, как в Мексике и в Перу. У нас же, наоборот, война с индейцами продолжалась даже после провозглашения независимости. Так, например, мой дед, погибший в 1874 году под Ла-Верде, был начальником гарнизона в Хунине, а до этого сражался в битве под Асулем. Борьба с индейскими набегами еще долго продолжалась на севере, в провинции Чако. Все это можно объяснить так: крепости и города гораздо легче завоевывать, чем оберегать их от индейских отрядов, которые – как в случае победы, так и в случае поражения – рассеиваются в пампе и превращаются в невидимок.

А теперь давайте подумаем об основании городов, которые первоначально были просто гарнизонами. Затем пришло время английского вторжения, с которым справились не власти, а народ Буэнос-Айреса. Затем Майская революция, войны за независимость: в этом деянии важнейшую роль сыграли аргентинцы, венесуэльцы и колумбийцы; эти войны увели из дому много аргентинцев: они сражались, а иногда и умирали за отечество, за отечества, так что в последней битве, при Аякучо, участвовали ветераны, которые когда-то ушли с Сан-Мартином совсем еще детьми. Давайте вспомним о гражданских войнах, о победоносной войне с Бразилией, о борьбе с первой диктатурой, о становлении страны, о постоянных стычках с повстанцами; вспомним имена Лопеса Хордана, Пеньялосы – они были повстанцами. А потом была война с Парагваем и новая организация страны. И вот еще что: Буэнос-Айрес в конце концов сделался одним из крупнейших городов мира. Давайте подумаем о необыкновенных людях, которых мы породили: достаточно упомянуть Сармьенто и Лугонеса. И главное, давайте подумаем, что это значит – многие поколения людей. Вспомним о битвах, о ссылках, о болезнях и смертях, об этой последней трагедии, отмечающей жребий всякого человека. Все это умещается в срок чуть больше ста пятидесяти лет и происходит, можно сказать, в секрете: почти ничего не проникает во внешний мир (проникают некоторые явления культуры: например, модернизм, который сначала явил себя в Америке, а потом пришел в Испанию, где вдохновил таких великих поэтов, как Мануэль и Антонио Мачадо, Валье-Инклан и Хуан Рамон Хименес, чтобы не называть слишком много имен). Подумаем и над тем, что весь этот сюжет начинается на далекой равнине, где даже не было – или было совсем мало – зеленой и свежей травы… А в итоге получилась такая великая страна, как наша, – по крайней мере, какой мы были до недавнего времени. Давайте подумаем, как мало о ней известно в мире, помимо двух слов: двух слов, которые непременно звучат в Эдинбурге, Стокгольме, Праге, возможно – и в Токио, и в Самарканде, когда речь заходит об Аргентине. Эти слова обозначают человека и музыку (а также и танец). Человек – это гаучо.

В этом есть что-то мистическое, ведь тип одинокого пастуха на коне распространен по всей Америке – от Небраски и Монтаны до самой южной оконечности континента. В Америке есть сертанехо, льянеро, гуасо, гаýчо, ковбой, гаучо. Но прославился именно гаучо, хотя он мало чем отличается от остальных. Доказательство этому мы найдем в строках великого североамериканского поэта Уолта Уитмена, который в 1856 году – через несколько лет после падения режима Росаса – написал высокую прочувствованную поэму, озаглавленную по-французски – этого языка Уитмен не знал – «Salut au monde» («Приветствие миру»). Поэт начинает разговор с самим собой, он спрашивает: «Что видишь ты, Уолт Уитмен?» И отвечает, что видит шар с затененной половиной и с освещенной половиной, шар, несущийся в пространстве. А потом спрашивает: «Что слышишь ты, Уолт Уитмен?» И отвечает, что слышит, как поет рабочий, слышит песни по всему миру. А потом снова: «Что видишь ты, Уолт Уитмен?», «Дай мне руку, Уолт Уитмен!» И когда, обозрев курганы викингов и паломников у реки Ганг, когда он добирается до здешних мест, он говорит: