Зеркальшик

— Хочу вас предостеречь. При этом не стану скрывать, что, если известие покажется вам важным, я не откажусь от подаяния. Дела у меня сейчас, в это голодное время, действительно идут плохо. Хлеб стоит в семь раз дороже, чем обычно, я не говорю уже об остальном. Почти что год я не пробовал яичного желтка.

Что знает этот незнакомец? Мельцер был в растерянности. Этому человеку было известно название братства. Это обстоятельство заинтересовало Мельцера, и он вынул из кармана монету:

— Ну, так что вы можете рассказать мне о братстве Boni homines?

— Ужасные вещи, печатник! — Незнакомец потер монету, пальцами. — Boni homines давно уже не так благочестивы, как утверждает их имя. Поверьте мне, они заключили сделку с дьяволом. В их братстве состоят самые богатые и самые ученые люди. Их целью стало завоевать весь мир. А для этого все средства хороши.

Зеркальщик недоверчиво поглядел на незнакомца и спросил:

— Откуда ты это знаешь?

Незнакомец смущенно поглядел на монетку, которую держал в руках. Мельцер понял его и протянул ему вторую.

— Вы ввязались в опасную затею, — продолжал он, не обращая внимания на вопрос Мельцера. — Откажитесь от заказа или бегите, пока еще возможно!

Мельцер выглянул в окно и тихо, но настойчиво произнес:

— Зачем мне это делать? Вы вообще знаете, что это за заказ? Я печатаю Библию Boni homines при помощи искусственного письма!

— Библия — слишком громкое слово для этого памфлета!

— Вы знаете его содержание, незнакомец? Тот кивнул.

— Я занимался тем же, что и вы; правда, я работал пером и чернилами. Я — странствующий писарь; вместе с тридцатью другими людьми я переписывал — как вы сказали — Библию Boni homines. К сожалению, я не помню многого из того, что тогда было. Мы писали день и ночь, еды у нас было мало. Сначала мы не замечали, что нас заперли. Когда через пять недель один из нас выразил желание отправиться дальше, они привязали его к скамье, а потом привязали к колесу и полумертвого провезли перед остальными писарями, чтобы те знали, что со всеми, кому придет в голову покинуть скрипторий, будет то же самое. Мне было жаль бедного малого. Как только он снова смог стоять на ногах, мы с ним бежали. Единственная возможность для этого была во время отправления естественной нужды, что происходило дважды в день в строго установленное время. Мы выпрыгнули в окно на верхушку липы и так оказались на свободе.

— А где это было, незнакомец?

— Забудьте ваш вопрос и даже не думайте об этом месте мучений. Знание этого навлечет на вас беду. Как я уже говорил,

Boni homines действительно заключили сделку с дьяволом. Они подмешивают в воду какую-то желчь, от которой пропадает память. Сам я уже многого не помню. Поэтому не спрашивайте, как меня зовут. Я не знаю этого. Друг, с которым я бежал, сошел с ума. Едва оказавшись на свободе, он решил, что я — один из этого братства, и убежал…

— Боже мой, — прошептал зеркальщик. — Трудно поверить вашим словам.

Незнакомец кивнул.

— Я просто хотел вас предупредить. Теперь вы хотя бы представляете, что вас ожидает.

Мельцер не знал, что сказать. Он долго молча смотрел на незнакомца и наконец произнес:

— Вы уже нашли, где переночевать, чужеземец?

— Какая вам разница? — ответил тот.

— Тогда входите! Крыша над головой лучше, чем ночевка под открытым небом. — С этими словами Мельцер закрыл окно и направился к двери.

Когда он вышел из дома, незнакомца и след простыл. Луна мирно освещала Женский переулок. Там, где переулок пересекался с площадью Либфрауен, по мостовой прошмыгнула кошка.

Зеркальщик недоверчиво прислушался. Он не был уверен, что все это ему не приснилось. Тут он почувствовал чью-то руку у себя на плече и услышал голос Генсфлейша:

— Мастер Мельцер, завтра будет еще один день.

Глава XVI Мудрость в лесах

Я был очень сильно взволнован разговором с ночным гостем и после того, как Генсфлейш ушел, в очередной раз взял в руки манускрипт, который оставил мне Фульхер фон Штрабен. В надежде, что ровные строки представят мне какое-то доказательство слов чужеземца, я попытался разобраться в латинском тексте, но чем дольше я читал его, тем больше запутывался.

Если писать на латыни — это наслаждение, поскольку наш немецкий язык — такой же незатейливый, как навоз на полях, то читать на латыни — это большая проблема, потому что каждая наука использует свои слова, и медик не поймет законника, а каноник — архитектора.