Зерна граната

– Но мне нравится старый вариант – в нем Всеотец подвешен на ветвях Мирового Древа за ногу. – И снова мерзкий скрежет. – За великую мудрость нужно платить великим страданием. Ты знал об этом, уличный драматург? – Приближающийся стук подошв по камню. – Я вижу, ты очнулся.

Пощечина. Легкая, почти дружеская.

Олле попытался открыть рот, но тут понял, что тот заткнут какой-то тряпицей.

– Давай же, Олле. У тебя остался всего один глаз – и один лишь час, чтобы его использовать. Не трать время зря.

Он предпринял еще одно болезненное усилие и приподнял веко. И тут же об этом пожалел.

Тяжелый стон вырвался из груди и увяз в ткани кляпа.

Перед ним, засунув тонкие веснушчатые руки в карманы куртки, скрестив ноги и склонив голову набок, стоял Пер Петит.

– Так-то лучше, – улыбнулся он. – Ты мой единственный зритель сегодня, и я не хочу, чтобы ты все пропустил. В конце концов, весь этот спектакль был устроен для тебя. Ну, – чуть замялся он, – сначала зрителей было двое. Но фрекен Стерн сделала свой выбор и сама превратилась в реквизит. Тебе нравится, как я ее приукрасил?

Петит отступил в сторону, и Олле разглядел кровавый след, тянувшийся от ниши к алтарю. Тело Хелены, обезображенное, изуродованное, он перенес туда и сложил ей руки на груди, будто для какого-то фамильного склепа. На половине ее когда-то красивого лица и одной руке не хватало кожи. Олле увидел это еще в полумраке ниши, до того как Пер оглушил его, но теперь весь ужас произошедшего раздирал его на части. Слезы покатились из глаза, заливая саднящий лоб.

Ублюдок превратил ее в изображение богини мира мертвых. А его подвесил за ногу на барельефе проклятого ясеня.

– Как видишь, я был хорошим подмастерьем, – вновь заговорил Пер, ухмыляясь. – Я учел все, что необходимо для хорошего представления. Но ты, как я вижу, ничего не понял, а потому я расскажу тебе весь сценарий. Мне не жалко.

Он сел на край алтаря и вперил в Олле озлобленный взгляд:

– Итак, завязка. Герой в городе, он один, он отвержен товарищами и обманут. В этом нет ничего нового, ты и сам знаешь эту часть с моих слов. Действие первое. Он находит приют у одного старика. Бедолага при смерти и тоже страшно одинок, а потому словоохотлив. Он рассказывает герою о своих злоключениях: его лишили работы, лишили дома – всего, что он имел. Тебе бы он тоже понравился. Кстати, можешь с ним познакомиться. – Пер махнул рукой в сторону мертвого. – Так вот, он рассказал мне о тех людях, которые навредили не только ратуше, но и всему городу. Он показал мне жалкие осколки витражей, которым его отец и он сам посвятили всю жизнь. Красивые, острые стекляшки. Мне они понравились. И я решил – этих людей может встряхнуть только хорошее представление, как учил меня мой друг. Друг, которым я восхищался… и я начал охоту. Но это уже действие второе. Старшая Эдда просто пестрит всевозможными казнями, хотя речь там о всесильных асах. Смешно, правда?

Петит обернулся к Хелене и поправил складку ее юбки, осторожно коснулся побагровевших кружев на манжете.

– Я думал, она поймет меня. Она казалась такой доброй. И такой красивой. Но, – спохватился он, – речь не о ней. А о тебе.

Юноша вскочил с места.

– Ты не просто не уехал из города – ты стал шестеркой Крысиного Короля. Ты ходил и выколачивал для него гроши из несчастных, а когда я обратился к тебе, ты посмеялся надо мной и превратил мое горе в золото.

Олле одновременно хотел бы сказать Перу о своих планах и впиться ему в горло, плакать и обвинять, казнить и каяться, но он ничего не мог поделать. Лишь слушать. Боль в перетянутой щиколотке усиливалась. Казалось, еще чуть-чуть – и она оторвется.

Пер приблизился и сел на корточки. Их глаза оказались на одном уровне.

– Ты был моим героем, а оказалось, ты то еще дерьмо. Ты использовал меня, ее, сирот. И все ради денег. Лицемерная тварь.

Он отвернулся и взял с алтаря длинный заостренный осколок зеленого стекла.

– Знаешь, убивать их было легко. Мало кто заподозрит опасность от жалкого паренька, плохо одетого и худого. Признайся, Олле, ты ведь тоже считал меня дохляком? А я вырос на улицах и слабым не был никогда. – Петит зашагал из стороны в сторону, легко подбрасывая нож-осколок в руке. – Но всегда это скрывал. Так, знаешь, удобнее.

Олле взглянул на него – и наконец увидел то, чего не мог или не хотел замечать: весь скрученный из жил, пропитанных для крепости костным клеем, отшлифованный чужими кулаками и тяжелыми каблуками, – нет, не слабак. Тонкая, смертельно сжатая пружина.