Зерна граната

– Поняла, поняла. – Чайка вытянула ноги и пошевелила пальцами. Чулки были перелатаны вдоль и поперек. – Когда маман только сбежала от нас с отцом, он в запой ушел, я его не видела. Чем жила, не помню, может, соседка подкармливала. Мне всего года четыре было или пять. Она же и пристроила меня в приют, чтобы не загнулась с голодухи. Там я пробыла недолго, папаша нагулялся, разыскал меня и забрал. Но в приюте я и получила этот рубец. Зима была, как сейчас. Холодно – жуть! Ненавижу холод, – буркнула она и взялась за кочергу. Отворила ей дверцу печурки, поворошила уголья и закрыла. Воздух заметно потеплел. – Мы с другими щенками кучковались вокруг очага. Все тощие, вшивые, у кого понос, а у кого и золотуха. Но уже злобные, как взрослые собаки. – Чайка хохотнула хрипло и коротко. – Подрались за теплое место. Никто, понимаешь, не хочет стучать зубами в тени, пока другому лучше твоего. Сначала потолкались, потом щипки, кто-то начал кусаться. Не помню, как вышло, но уголек выпал из той печурки, а какой-то говнюк меня как раз по полу валял и мутузил. Ну я о тот уголек виском и приложилась. Говорили, хорошо, что не ослепла.

Жар от печи становился все сильнее, щеки и грудь горели.

Луковке вдруг захотелось погладить Чайку по голове, утешить спустя многие годы, но она понимала, как глупо это будет выглядеть. Картежница еще и на смех ее поднимет за излишнюю чувствительность, и миг взаимопонимания будет разрушен. Вместо этого Лу спросила:

– И ты что же, не боишься огня с тех пор?

– Не, огня не боюсь. А вот людей – да, опасаюсь.

А жар между тем стал совсем нестерпимым. Луиза хватанула воздух ртом, рванула на груди шнуровку, попыталась стянуть тугие, заскорузлые от крови бинты.

– Луковка, тебе плохо? – спросила Чайка совсем уже низким голосом.

– Нет, это просто печка…

– Луковка? Да дайте вы уже воды, дерьмоеды!

– Мне просто… так жарко… дышать нечем… Чайка, с кем ты говоришь?.. Нелепица, какая нелепица. – Луиза резко перевернулась на бок, скорчилась и заскулила.

Нечто грызло ее изнутри, сдавливало неровно бьющееся сердце, мешало дышать. То ли боль в плоти, жилах и костях, то ли тоска – лютая, звериная.

– У нее лихорадка.

– И поделом суке бешеной! Она спятила! Спятила, понимаешь?! Я еще тогда понял…

– Maldita bruja[2]. – Смутно знакомые слова и голос. – Пристрелить ее, и дело с концом.

– Она плевалась кровью и смеялась, слышишь? Смеялась, пока ее били в том сарае. Они все сумасшедшие, отморозки!

– Заткнись! Воешь, как баба на поминках! Кто подойдет – я вам глотки повырываю, поняли?! Этими, мать вашу, руками!

– Нильс, они тебя убьют!

– Да мне посрать. Пусть попробуют.

– Hija de puta. Que muere!

– Tenemos a arrancar su corazon y entregarlo al Don. Es nuestro leyo![3]

– Имеют право, она убила…

– Тебя там не было, Дюпон!

Луиза перевернулась на живот и понемногу начала подтягивать под себя колени, искать руками опору, но камни под ней шатались, как при землетрясении. Желчь ленивыми волнами подкатывала к пересохшему горлу.

Она сделала усилие, чтобы не прислушиваться более к голосам снаружи, пытаясь собрать себя и свою память по кускам. Куски были из гнилой ткани и расползались пестрыми вертлявыми нитями.

Луиза помнила черные волны и серый песок. Запах водорослей, пороха и конского пота на своих ладонях. Помнила стеклянный перезвон звезд над головой и злобное шипение моря, лижущего ее сапоги.

И кровь Чайки, смешанную с соленой водой.

– За что… За что?

Потом ее настигли всадники. Нильс и, кажется, Херонимо. Луиза не убегала, не отрицала. Они видели все.

Тогда-то ее и накрыло спасительное отупение, обернувшееся забытьем. Последнее, что девушка видела и могла воссоздать перед внутренним взором, – то, как тело Венделя подняли и взвалили на его коня поперек седла.

Свернувшись клубком, Луиза осторожно ощупала лицо. Оно было горячим и мокрым, пот и слезы мешались на щеках, разъедая кожу.

– Он говорил, это все от матери. Проболтался пьяный. А я и папашу их знал, уж поверь мне! Конченый маньяк!

– Баба ты и есть, Маркиз, сплетник. – Звук плевка, разбившегося о каменное дно пещеры. – Катись к своему кучерявому дружку, он тебя приголубит. А с моих глаз уйди, пока зубами не поперхнулся!

– Думаешь, защитишь ее от меня, а остальные не тронут? Тупица, – усмехнулся Фабиан. – Я тебе не враг, а Борислав получит свое, попомни мое слово!

– Убирайся!

– И она тебе все равно не дастся, даже мертвая.

Сдавленный рык, свист лезвия о ножны. Луиза оперлась на локти, встала на четвереньки.

– Нильс, – прохрипела она. – Нильс!

– Проваливай, – прогрохотал напоследок голос головореза, и шаги вернулись к ней.

– Нильс, помоги мне подняться. Пожалуйста.

Он подхватил девушку под мышки и усадил, привалив спиной к стене.

– Очухалась? – резко спросил Нильс.

– Не вполне, не понимаю… Мы в убежище?

Нильс помолчал, будто примеряясь, что стоит говорить.

– Да, мы в пещере.

– Давно? Сколько времени прошло?

– Как ты вообще… Кой дьявол дернул тебя стрелять? Ты же не убивала до этого?

– Нет.

– С почином.