Зерно А (СИ)

  Он еще что-то говорил, но я больше ничего не слышала - в ушах зазвенело, на лбу выступила холодная испарина, а к горлу подкатил ком. Комната стала каруселью. 'Он спрашивал о прянике. О прянике...' Но я уже видела перед собой Кудрявцева, а именно, ту его часть, которая, качнувшись, замерла у моего бедра...

  - Рита? С тобой все в порядке?

  Я с трудом сфокусировала взгляд.

  Гранин сидел на корточках передо мной, его руки сжимали мои предплечья, он испуганно всматривался в мое лицо.

  - Я в норме, - я вытерла со лба испарину.

  Я встала, меня повело, и ему пришлось поддержать меня.

  - Ага, в порядке, я вижу.

  - Просто переутомилась.

  - Не переутомилась, а позеленела. А под глазами у тебя серые круги. Давай ты сейчас приляжешь, а я пока все уберу.

  Голос Гранина звучал в отдалении, хотя он говорил мне в лицо. Была бы у него артикуляция получше, на моем лице блестели бы уже капельки слюны.

  - Пеняй на себя, - пробормотала я, - если разобьешь что-то.

  Он воспринял мои слова серьезно, что с ним случалось крайне редко; подложил мне под голову подушку, выключил телевизор и принялся относить посуду на кухню. Тени лентами дыма скользили в мое ставшее податливым сознание...

  Когда я в следующее мгновение открыла глаза, свет за окном сменился на пушистый, предрассветный. Рассветы зимой особенные, как если бы в стакан с темно-синей акварелью капнули немного оранжевой краски. И оранжевое дрожит сквозь муть.

  Значит, тридцать первое декабря. Новогоднее утро.

  Я не помнила, какой продукт на этот раз сварило мое подсознание. Меня, впрочем, устраивали ночи без сновидений. Более чем устраивали!

  Гранин спал на полу, подложив под голову куртку. Такой храп, как у него, я слышала лишь у бульдога моей бабушки; пес уже тогда побил все рекорды собачьего долголетия, и храпел так, словно собирался вот-вот взорваться и отправиться к собачьему Богу.

  Стянув с себя плед, я накрыла им Гранина, а сама направилась в ванную.

  Я почистила зубы, умылась, сварила кофе и, сидя перед распахнутым настежь окном на кухне, употребила его с четырьмя сигаретами. Предостережение на сигаретной пачке вызывало улыбку: никогда прежде мне не доводилось слышать, чтобы хоть один коматозник умер от рака легких.

  Телефон зазвонил в семь минут девятого, разорвав утреннюю тишину в клочья и заставив меня вскрикнуть. А я стала нервной.

  - Слушаю.

  Громыхающий, как кости в гробу, смешок:

  - Хорошо, что слушаешь. Я заеду за тобой в половину девятого.

  - Чак-Чак, если что-то случится с моим братом...

  Смех оборвался, пошли гудки. Я какое-то время бездумно продолжала сжимать трубку в руках. Потом заставила себя разжать руку. Телефон упал на пол, подскочил и замер, покачиваясь на округлой спинке.

  - А что может случиться с Владом?

  Я подняла голову.

  Гранин стоял в арке, ведущей на кухню, и смотрел на меня. Он был заспанным, помятым и еще более взлохмаченным, чем накануне, но взгляд на удивление цепкий и яркий.

  - Тебя никто не учил, что подслушивать нехорошо?

  - А тебя, что нехорошо отвечать вопросом на вопрос?

  Он подошел, поднял телефон и положил на стол, рядом с блюдцем с окурками.

  - Мне скоро надо будет уйти, - сказала я. - Кофе бахнешь?

  - Не откажусь. Кстати, ты не ответила на мой вопрос.

  Я чудом сдержалась, чтобы не запустить в него банкой с кофе.

  - А ты на мой.

  - Да, Рита, - Гранин плюхнулся на диванчик, следя за моими манипуляциями с посудой, - меня этому не научили. Твоя очередь.

  - Ты невыносим, - продавила я сквозь зубы. - Ничего. Ничего с Владом не случится. В отличие от тебя, если ты сейчас же не прекратишь гримасничать.

  Гранин постарался придать своей небритой физиономии мученическое выражение, но в глазах вертелись смешинки. Он по очереди давился то хихиканьем, то зевотой, пока я ждала, когда закипит вода. Недолго же продлились его метаморфозы: щенячьи глаза и тому подобное трогательное дерьмо. Надо почаще целовать его? Еще чего!

  Грохнув перед ним чашку, я налила ему кофе и придвинула ближе сахарницу.

  - Лови момент и наслаждайся, а я пошла одеваться.

  - Можно еще три вопроса?

  - Один, - не оборачиваясь, рявкнула я. На часах - тринадцать минут девятого; на все про все у меня пятнадцать минут.

  - Один с половиной, ну пожалуйста!

  - Один вопрос или твой завтрак вместе с тобой перемещается на лавочку под подъезд.

  - Хорошо. Можно мне блинчик с вареньем?

  - Конечно, на здоровье. А теперь, если позволишь...

  - Задержись еще на минутку, Рита. То был не вопрос. Вопрос вот: что с твоим лицом?

  - А что с моим лицом?