Zевс

Тогда они, студенты авиационного, гордо – будущие спецы! – посетили факультет ракетной техники Южно-Уральского университета, который, впрочем, впечатлил тоже чем-то советским, но уже иначе. Кажется, там висели мраморные доски, фамилии выпускников-отличников, фамилии, фамилии – чуть ли не с пятидесятых годов. Как в пушкинском лицее. Позубоскалив о том, что в новые времена места на стенах все меньше, они, тем не менее, ощутили даже легкую зависть к таким «святым устоям». В стороне от корпуса ракетной техники стоял невообразимо устроенный памятник Курчатову – исполинский расщепленный атом был вознесен сталью и бетоном, казалось, метров на пятьдесят на продуваемое всеми ветрами пространство; и сами они ежились, но все же выхаживали по Челябинску так и только так – в командных футболках с гербами Казани и КАИ.

Да, с ними ездил Литовченко, точно – странный тип; не понять уже, как и зачем он потащился «сопровождать младших студентов», чтобы дров не наломали в чужом городе, наверное, да, билетики сохранили, отчетности ради… Литовченко много о себе воображал, а кто он был на самом деле – понять трудно. Юный карьерист в неладно сидящем костюме? («Глиста в скафандре», – злобно шутила Света.) По годам он, пожалуй, не сильно перегонял их – ну, может, только что окончил вуз или доучивался; но вот «мужик лет двадцати пяти» было бы ему комплиментом. Кирилл сейчас даже не мог сообразить, кем тот тогда значился, поскольку дальнейшие несколько лет Литовченко активно скакал по всем ведомствам: профком авиашки, комитет по молодежной политике горадминистрации… И боже, как странно, что тогда, на рубеже девяностых и нулевых, это не было связано ни с какими жутковатыми аббревиатурами типа МГЕР, и молодым карьеристам еще не приходилось получать членские книжки и называть себя «гвардейцами»… гвардейцами короля, да. Что было?.. Фрики, которые жгли «Голубое сало» Сорокина, под преувеличенное внимание выпусков новостей, тогда еще дерзких?.. Нет. Даже это было позже. Не суть. Важно, что Литовченко раздувал щеки, как мог. Притащившись с ними зачем-то в Челябинск, он пытался как-то «мотивировать» их в антураже гостиничного номера, с одинокой розеткой в центре пустой стены, к которой тянулся, тянулся провод: «Вы представляете Казань, вы представляете наш университет». Тьфу.

– А помнишь Литовченко? – спросил Кирилл как бы в пространство, прихлебывая пиво.

Леха прыснул. И напел тоненьким голосом что-то в духе: «Что ж ты, фраер, сдал назад». И они посмеялись, на секунду перестав следить за игрой. Действительно, сначала, когда ехали в Челябинск, высоколобый Литовченко (был он и правда с высоким лбом, при очках и чуть ли не в жилетке – чем не какой-нибудь Белинский?) – был в тихом ужасе от их поведения: громкое веселье, крики-писки, какие-то песни хором, даже водитель автобуса делал замечания; потом же «освоился» и когда возвращались в Казань, даже пытался что-то исполнять, как ему казалось, подходящее – все больше из репертуара Круга…

Тоже – аристократия нашлась! Кирилл вдруг отчетливо вспомнил, как на обратном пути Литовченко попросил у него плеер. Кирилл молча протянул. И заметил, с какой брезгливостью, прямо-таки написанной на лице, этот тип очищает его наушники двумя пальцами.