Зга Профилактова (СИ)

Поймите меня правильно, я не для смеха заговорил у Сверкалова об атмосфере нереальности, мало ли аргументов в пользу моего воззрения, тут и непостижимая, по крайней мере для меня, беготня с тележкой между ангарами, и так и не раскрывшиеся претензии моего однофамильца к нашему тузу Сухоносову. Но если Копытин, по моей версии, очертя голову погрузился в эту атмосферу и попросту растворился в ней, то сам я вовсе не желал доходить до подобных крайностей. Копытин был лишен здравого смысла и того, что называют внутренним взором, он и не подозревал о существовании души, не догадывался, что душа - это тоже он. Он знал лишь свою грубую плоть, шагал тяжелой поступью дикаря, подверженного вспышкам неосмысленной злой воли, и у него никогда не бывало тонких снов. А я другой. Я склонен беречь свойства, делающие меня человеком, умею заглядывать в свое сердце и находить в душе много всего, что отличает меня от животного. Моя жизнь складывается незавидно, но разве это достаточный повод, чтобы вооружиться темной и безысходной нелюбовью к себе и безоглядно отдаться во власть дурных инстинктов Сонечки, ее разнузданности?

А теперь, гости дорогие, вам пора сообразить и усвоить, что вас ждет в этом доме. Не стал я разбираться, кто вы, откуда пришли и куда идете, что вам нравится, а что нет, способны ли вы отвечать на животрепещущие вопросы добра и зла, соответствовать красоте мироздания, находить себе место в сфере искусства или в лоне каких-нибудь наук. Я взглянул на вас как на простаков, и вот вы уже козлы отпущения, пешки в большой игре. Не согласный терпеть поругание от собственной жены, но готовый из жалости помогать ей в осуществлении ее ужасных планов, я, едва заметив, что вы случайно подворачиваетесь, призвал вас сюда, напоил водкой, предварительно подмешав в нее расслабляющее, обезволивающее вещество, и сейчас брошу своей благоверной на растерзание. Кстати, моменту, когда я принял решение действовать именно так, то есть взять вас в оборот, предшествовало мгновение, заставившее меня вздрогнуть, ибо могущественный человек, каким мог стать или даже был Копытин, вдруг предстал перед моим внутренним взором как живой. И мне захотелось быть, например, аналитиком и критиком, а не просто бедолагой, читающим на досуге книжки, и, презирая всяких продажных и растленных щелкоперов, якобы что-то смекающих в делишках преисподней, твердо и с умом написать гордой рукой, что никаких призраков на свете не бывает. Но, Боже мой, какой образ! Какая сила заключалась в этом нежданно-негаданно явившемся Копытине! Моей душой овладел священный трепет, и я ясно почувствовал, что, может быть, даже не хочу, чтобы со мной происходило что-то подобное, однако это все равно выше моей воли и, происходя, подавляет меня, как слоновья нога бессмысленную букашку. Мне бы спросить, что означает это явление, особенно в сочетании с вашим преображением в неких подопытных кроликов, но у вас не осталось ни времени, ни сил обдумать ответ.

И уже не только возникал, словно живой, Копытин, с ним-то я как раз успел смириться, а вот поди ж ты, не он один пустился возникать... Словно в страшном сне рисовалось мне, будто его безудержно старается подменить Здоровяков, нынче тоже мертвый, и это совмещенное чудовищное существо, Копытин-Здоровяков, широко шагая чугунными ногами, приближается ко мне, сверкая бронзой лба и не успевших увянуть щек, сверля меня живым, влажным и темным взглядом погруженных словно бы в какой-то металлический колодец глаз.

Уже, видимо, не сознавая толком, где и что я, не мог я поручиться, что не превратился внезапно в Копытина, покрываемого Здоровяковым, тоже вышедшим, по воле небес, из могилы. Но я все же оставался грузчиком, мелким, ничтожным работником, грубым материалистом, а в высшем смысле - представителем сфер, где безнадежно спутаны добро и зло, честь и бесчестие. А образ, вставший предо мной и воплотивший в себе исключительный, крайний идеализм земли и неба, в лучшем случае мог стать для меня идеалом, к которому следует стремиться в минуты благих пожеланий. Ибо что же лучше, чем пожелать Сонечке Копытина и Здоровякова для ее изуверских потуг?

Но увидел я, между тем, незабываемое зрелище, не передаваемое словами видение, и в нем предо мной лежали, не пересекаясь, два мира, духовный и бездуховный, и я, чтобы попасть в один из них, должен был сделать мучительный выбор между идеализмом и материализмом, однако стоял на перепутье, и колебался, и ничего не мог поделать с собой.