- Все вот это, вот это вот, что тут наговорила бестолковая горничная, а также нашептал не в меру суетливый Жабчук, я и не пытаюсь выдать за версию, якобы сложившуюся в моей голове, - я не считаю ее разумной и не нахожу позволительным, чтобы с ней играли, как с мячиком. Версий нет вообще, пока есть всего лишь случайно попавшие в мои руки факты. А руки у меня хорошие, правильные. И я не без смеха наблюдаю, как с грехом пополам рождаются на свет жабчуковы размышления, хотя с первого же взгляда ясно, что будь он, а не я, следователем, это был бы стопроцентный болван. Жабчуки не столько оперируют данными и в конечном счете оперативной действительностью, сколько просто не в состоянии совладать с собственным сознанием. Любо-дорого наблюдать, как это их пресловутое сознание под громоздкой мощью загадки чьей-либо насильственной смерти разваливается на куски, как начинают преобладать в нем ошметки, как возникает оно вдруг в воздухе в виде фарша и падает в прах, истлевая в нем. Прокуратура - зеркало, и образ следователя должен отражаться в нем целиком, а когда образ распадается, в зеркале не отражается ничего, потому что в практике прокуратуры не могут быть задействованы какие-то там клочки, частицы, остатки следователя. Чудак Жабчук давеча задавался вопросом: отравлен Копытин или кончил свой недолгий век как-нибудь иначе? - но сам же так запутывал этот, по сути, нехитрый вопрос, так менял в нем составляющие смысла и составляющие его слова и даже буквы, что куда ему было добраться до ответа! И всякий другой, кто вздумает последовать его примеру, обречен на неудачу.
- А что же иные имеющиеся в деле факты? - спросил Ниткин озабоченно.
- Они, - сказал следователь, - по-прежнему рисуют кое-как картину происшествия и дают следствию шанс благополучно раскрыть его тайну. Я этим шансом пока не воспользовался, но сами факты надежно держу в голове и, естественно, сохраняю способность более или менее внятно донести их до сведения своих коллег, которых, между прочим, неоспоримо обскакал в умственном отношении. Жаль, что они этого не понимают.
- Кто это здесь, - вдруг вскрикнул Ниткин, - у меня, изумленного, на глазах прошел только что с бутылкой коньяка в руке? Почему он, исчезая за дверью, послал нам фамильярную усмешку?
Следователь, подмигнув Жабчуку, улыбнулся:
- Прошел и прошел. А спустя, скажем, четверть часа появится снова, и тогда вы так испугаетесь, что тотчас же и сознаетесь в содеянном. Вы станете до того уже непохожи на прежнего умного и аккуратного человека, начинающего финансиста, настоящего мужчину, что даже мы будем ошеломлены и, может быть, свалимся со стульев.
- Похоже, вы подозреваете меня, но какие на этот счет возможны версии? - возразил Ниткин. - Не исключено, яд подбросил кто-то из друзей или подчиненных Копытина. Например, та же горничная. Никакого алиби у нее нет. Равно как и у Здоровякова. Еще одна плодотворная версия: яд Копытин принял по собственной воле. Решил свести счеты с жизнью. За это говорит многое, и не в последнюю очередь его странное поведение, выразившееся в том, что он Бог весть зачем бросился вдогонку за мной и моим другом Ниткиным.
Я решил, что пришло время и мне высказаться:
- Пожалуй, чувствуется в этом деле какая-то особая атмосфера. Она покажется удивительной всякому, кто, войдя в нее, тотчас увидит много всего настораживающего, почувствует на себе веяние какой-то нереальности. Атмосфера атмосферой, а нереальность, заметьте, угадывается во всем, и в нее-то Копытин, сдается мне, и окунулся с головой, сиганул с того, что можно, наверное, назвать трамплином, с которого он ох как очертя голову бросился в свой конец.
Усмехался следователь Сверкалов, слушая нас:
- Вы вроде бы и достоверно, правдоподобно высказываетесь, но прочь, прочь, не дурите мне голову, сомнительна эта ваша достоверность, зыбка правдоподобность. Словно люди, занимавшиеся очень хорошо знакомым им делом, вдруг вышли на сцену и стали играть чужие роли. Позвольте же мне порассуждать чуть ли не вслух, в полный голос обдумать услужливо собранные для меня коллегами и разными людьми, в том числе и Жабчуком, факты. Ведь как обычно бывает? Подробности, детали, свидетельские показания, улики, а у кого-то, глядишь, и алиби, - все это как спицы в велосипедном колесе, быстро и ослепительно вращающемся перед мысленным взором следователя. Но в данном случае все немножко не так. И вот я вступаю в игру. И мне с самого начала ясно, что не пил Копытин из стакана с ядом, а был проткнут отравленной булавкой. Собственно говоря, мне все ясно. Мне нет нужды прикидывать, прокручивать в голове возможные варианты. Я же вам не карикатурный какой-нибудь следователь. Вы, Ниткин, на Жабчука не смотрите, он в этом деле - сторона, в следствии по-настоящему не участвует, а в данный момент фактически отстранен. Сознавайтесь, Ниткин, проткнули Копытина?
- Так вы моего друга обвиняете? - болезненно вскрикнул Ниткин.