Антонина боялась проситься домой. Зажимала в себе тоску, давила как клюкву в стакане. Кислые брызги, красные пятна. Весной у Эльвиры обнаружился бронхит, и муж сам предложил:
— Отвези ее в Москву. Я тебе сопровождающего дам.
Попутчиком оказался рыжий парень, совсем мальчик. Сидя рядом с Антониной в грузовике, рассказал, что он тоже из Москвы, учился на геолога, потом попал в армию.
Ресницы у него были медные, на носу — веснушки.
— Знаешь, на кого ты похож? — улыбнулась Антонина. — На рыжего котишку.
Она чувствовала себя намного старше. Лагерная зима сломила ее, душа превратилась в сухарик. А Рыжий не умел тосковать. Он носил на плечах Эльвиру, шумно со всеми знакомился, рассказывал анекдоты и сам же над ними хохотал — от души, во все горло.
В Архангельске они целых три дня жили на вокзале. Рыжий приносил из буфета сладкий чай и пирожки с непонятно чем.
— Кушайте, Антонина Александровна, пока горячие!
На третий день она встала в лужу и промочила ноги. Рыжий вытащил из вещмешка чистую рубаху и принялся растирать ей ступни.
— Ну нельзя ж так… Ведь простудиться можно…
От счастья у нее перехватывало дыханье.
Чем ближе подъезжали к Москве, тем сильнее колотилось сердце. Как расставаться после всего этого? Сказать: «Спасибо» и уйти? Куда?! Зачем?!
Уложив Эльвиру, она вышла в грохочущий тамбур. За окном несся лес — весь пуховый от мелких листьев. Уйдешь — как в воду канешь: и уже не выплыть. А если не расставаться? Петр Кондратьевич не простит… Такие как он, не разводятся. Ох, черт с ним, черт!
Лязгнула дверь.
— Вы здесь? Слава богу!
Он смотрел на нее котишкиными глазами. Линялая гимнастерка, короткие рукава…
— Не стой здесь — дует.
— Я без вас никуда не уйду.
Она подошла к нему и уткнулась холодным носом в плечо.
— Я без тебя тоже.
Два месяца они соблюдали конспирацию, встречались в метро, ехали куда-нибудь. Антонина не могла все бросить и сбежать: дочь положили в больницу.
От Петра Кондратьевича приходили письма, похожие на доклады, она отвечала в том же духе: «На даче покрыли крышу, купила двенадцать вилок».
О Рыжем она рассказала только брату Леше, моему деду. Он поклялся хранить тайну до гробовой доски. Но видел их не только Леша.
Случилось то, что должно было случиться. Рыжего арестовали. Петр Кондратьевич, явившись домой, ни словом не упрекнул жену — как будто ничего не знал. А за обедом в подробностях рассказывал о допросах врага народа: как и что с ним делали. Когда Антонина попыталась выброситься из окна, ее отправили в психлечебницу.
Мужа ее расстреляли в конце 1939 года.
После войны Леша, тогда уже кадровый офицер, получил письмо:
Леша готовился поступать в Академию Генштаба — от этого зависело его будущее. Сестра, десять лет проведшая в дурдоме, не вписывалась в это будущее.
Он ей не ответил.
I LOVE YOU
Пол сидит за компьютером и делает деньги — взгляд сосредоточен, в очках — синие отблески. У него там инвестиции в недвижимость Колорадо.
А я сижу на диване, пью чай и болтаю ногами. У меня тут любовь.
Как-то странно называть мое счастье словом из бесталанных песенок. У древних греков на каждый случай был свой термин: «агапэ» — любовь самоотверженная, «филия» — любовь-симпатия, «эрос» — любовь-страсть. Я их все перепробовала.
А как мне назвать мою теперешнюю любовь?
Не отрываясь от экрана, Пол гладит мою коленку. Он тоже счастлив.
Нам интересно вдвоем. Он мне:
— Деньги не имеют ничего общего ни с работой, ни с временем, на нее потраченным. Скажем, вклад в банке зарабатывает проценты сам по себе. Быть богатым — это видеть шансы и иметь смелость ими пользоваться.
Я киваю: в жизни все то же самое. Один придет к морю и ляжет загорать; второй придет и напишет картину; третий наловит рыбы и продаст ее на базаре. Каждый видит свои возможности.
Сколько женщин каждый день встречаются с Полом и не видят, что его можно любить! Есть даже те, кто его терпеть не может: у адвокатов всегда много врагов. А я смотрю на его пальцы, бегающие по клавиатуре, на клетчатые шорты с тесемками на пузе… У моей любви все-такие есть имя: «Narcissus hybridus poeticus» — «нарцисс гибридный поэтический». Мы с Полом однозначные эгоцентрики — самовлюбленные и тщеславные. Но мы уже настолько срослись друг с другом, что наш эгоизм распространяется сразу на двоих. В этом поэзия наших отношений.
ЖИВАЯ ВЕРА
Леля в больнице.
Я только сейчас заметила: все, что связано с медициной, имеет имена — как у мелких божков в римском пантеоне. Наверняка так и есть: у каждого диагноза и процедуры есть свой ответственный небожитель:
Катетер — бог промывания.
Пальпация — богиня ощупывания.