Жаботинский и Бен-Гурион

Напряженность дискуссии нарастала. В середине бурной полемики в комнату вошла Голда Меир и передала Бен-Гуриону записку о провале переговоров. Ей не удалось убедить Абдаллу подписать договор о ненападении. Эмир заявил, что не в его силах предотвратить войну, но он сделал встречное предложение — как ему казалось, миролюбивое: если евреи согласятся присоединить подмандатную территорию к Трансиордании, то он обещает им неограниченную эмиграцию и пятьдесят процентов мест в парламенте Трансиордании. Голда Меир отказалась от возможности стать поданной эмира, а тот сокрушался позднее, что война разразилась из-за упрямства и неуступчивости этой маленькой несговорчивой женщины.

Бен-Гурион покинул заседание, не принявшее никакого решения, отправился в Главный штаб Хаганы и отдал приказ готовиться к отражению арабской агрессии. Затем он вернулся домой. Шарет должен был прилететь вечером и сообщить ему об американской позиции. Как он ожидал, прямо из аэропорта Шарет отправился к нему на квартиру. После его ухода Бен-Гурион записал в дневнике:

«Моше пришел ко мне и со всеми подробностями пересказал содержание беседы с Маршаллом. Он рассказал о его предупреждении, согласно которому нас просто раздавят, поэтому он советует перенести провозглашение государства на более поздний срок. В конце он добавил: «Мне кажется, что он прав». Я встал, распахнул дверь и сказал: «Моше! Я прошу тебя представить полный и точный отчет <Центральному комитету> о твоей беседе с Маршаллом, точь-в-точь, как ты пересказал мне сейчас. Но ты не уйдешь отсюда до тех пор, пока не пообещаешь, что не скажешь Центральному комитету пять последних слов, которые ты произнес при мне. Моше согласился».

Эти последние пять слов были: «Мне кажется, что он прав», и этих слов Бен-Гурион не желал слышать. Несмотря на тревожные новости, полученные в течение дня, решение им уже было принято, и он не отступится!

Шарет выполнил обещание. Твердость и решимость лидера главы Народного правления вернула ему уверенность. На продолжившемся этой же ночью заседании Центрального комитета МАПАИ Шарет, которого оппозиция видела своим лидером, завершил свое краткое выступление словами: «Нас ждет нелегкое будущее, но, похоже, у нас нет иного выбора, как идти вперед».

Дебаты продолжались всю ночь; в итоге большинство членов Центрального комитета высказалось за провозглашение независимости. Это была победа Бен-Гуриона. Ее нельзя назвать маленькой или большой — одно выигранное сражение еще ничего не решает — но это, внутрипартийное, было им выиграно.

12 мая 1948 года. На рассвете Арабский легион, не дожидаясь истечения срока действия мандата и полного вывода британской армии, перешел в наступление и атаковал блок Эцион — еврейские поселения, созданные в середине 1920-х годов к югу от Иерусалима.

Утром в администрации Народного правления началось обсуждение судьбоносного для евреев решения.

Через два дня истекал срок действия мандата. Что делать? Какое принять решение? Заслушав сообщение Голды Меир о провале переговоров с эмиром, а затем доклад Шарета о встрече с Госсекретарем, большинство членов Совета склонялось к принятию американского предложения. Пытаясь переубедить Бен-Гуриона, с бешеной энергией отстаивающего свою позицию, перед голосованием они обратились к нему с просьбой заслушать руководство Хаганы и в очередной раз взвесить все «за» и «против». Главный вопрос, который задавали члены администрации: сумеет ли самооборона противостоять регулярным армиям пяти государств?

Бен-Гурион вызвал на заседание Игаэля Ядина, начальника оперативного отдела Хаганы, и Исраэля Галили — главнокомандующего. Оба описали ситуацию в мрачных красках, заявив в заключение: «Только в двух вещах можно быть уверенными: британцы уйдут — и арабы вторгнутся». — «И тогда?» — раздался настороженный голос. В комнате повисло гробовое молчание. Через минуту раздумий Ядин ответил: «В лучшем случае, шансы наши — пятьдесят на пятьдесят. Пятьдесят — что победим, пятьдесят — что потерпим поражение»[60]. Оптимизма этот ответ не прибавил.