Жаботинский и Бен-Гурион

Когда судно прибыло в Кфар-Виткин, где, желая помочь с разгрузкой оружия, его радостно встретили сотни членов Эцель, оставившие свои подразделения, окружение Бен-Гуриона и его самого обуяли прежние страхи о государственном перевороте, якобы подготавливаемом Бегином. Бен-Гурион стал заложником собственных мыслей и угодил в ловушку, расставленную МАПАМ, мечтавшим устранить с политической арены идеологического противника.

Прежняя неприязнь возобладала, и Бен-Гурион заявил на заседании кабинета министров: «Мы не позволим Бегину делать все, что ему заблагорассудится». Из его уст прозвучали слова о необходимости физического уничтожения оппонентов: «В случае неподчинения нашему требованию мы откроем огонь!»

В демократической стране такими методами с оппозицией не борются, и Бен-Гурион вынужден был пояснить: «Инцидент подвергает опасности наше военное усилие, и это главное, не говоря уже, что он опасен для государства. Это попытка разрушить армию. Это попытка уничтожить государство <… > Они должны сдать корабль и выполнять решения правительства <…> Мы все хотим избежать кровопролития», — неискренне сказал он и добавил, исключив всякую возможность компромисса: «Но никаких переговоров»[70].

Обвинив Бегина в сепаратизме, Бен-Гурион расправился с идеологическим противником большевистскими методами. Бегину был предъявлен 10-минутный ультиматум, который даже технически выполнить было невозможно. Когда они истекли, Бен-Гурион отдал приказ открыть по судну огонь…

Как часто бывает, по прошествии лет непосредственные исполнители преступных распоряжений, оказавшись под огнем критики, пытаются себя обелить, прикрываясь телами вышестоящих начальников, служебным долгом и дисциплинированностью. Ига-эль Ядин, начальник оперативного отдела ЦАХАЛ, поступил так же: «Бен-Гурион вызвал меня и приказал открыть по судну артиллерийский огонь, потому что это единственный путь заставить их сдаться. Я попросил отдать приказ в письменном виде».

Но не все оказались такими покладистыми. Не так легко было найти евреев, готовых стрелять по евреям. Американские летчики, к которым обратился Хейман Шамир, один из высших офицеров ВВС, категорически отказались выполнить приказ и бомбить «Альталену». Вильям Лихтман, командир эскадрильи, сдержанно ответил: «Я приехал сюда, чтобы драться с арабами. Это то, что я знаю, и это то, что меня интересует». Когда Шамир настойчиво потребовал выполнить приказ, Лихтман вскипел, закричав: «Сволочи! Вы думаете, что я приехал сюда убивать евреев?! Вы можете забрать ваши сраные приказы и проглотить их! Но если хоть один из моих летчиков согласится, то я всажу ему пулю в глотку. Это будет лучшее, что я сделаю в своей жизни».

Другой американский пилот-доброволец ответил Шамиру прямолинейно, но достаточно ясно: «Поцелуй меня задницу. Я прилетел сюда за десять тысяч миль и потерял четырех товарищей не для того, чтобы бросать бомбы на евреев».

И тогда начали уговаривать артиллеристов. Иосиф Аксен, бывший офицер-артиллерист Советской Армии, отказался выполнить приказ Бен-Гуриона и командовать расстрелом, зато другой бывший советский офицер, Айзек Вайнштейн, согласился и корректировал огонь единственного орудия, которым на глазах сотен тельавивцев была потоплена «Альталена»[71].

Этот корабль прожил короткую жи знь. Он был построен в США для высадки десанта в Нормандии, после войны списан и приобретен ревизионистами, переименовавшими его в «Альталена» — в память о Жаботинском, использовавшем в юности это имя в качестве газетного псевдонима.

Так газетный Альталена, баловень Одессы и Рима, погиб дважды: первый раз от инфаркта в лагере Бейтар, в Нью-Йорке, в августе 1940-го, и второй раз — 22 июня 1948 года в Тель-Авиве, вместе с боевыми товарищами! И расстрелял его социалист Бен-Гурион, до своего самого последнего дня бывший поклонником Ленина и его методов руководства!

Израиль оказался на пороге гражданской войны, и только благоразумие Бегина спасло его от братоубийственной бойни. Горячие головы, командиры Иргун, призывали Бегина начать ответные действия. Полтора часа после гибели «Альталены» Бегин экспансивно выступал по радио Иргун, обвинял правительство Бен-Гуриона в двурушничестве, а его самого называл «идиотом и дураком». Обстрел и потопление «Альталены» он назвал «преступлением, глупостью и слепотой» и в запальчивости заявил, что, когда по кораблю был открыт орудийный огонь, ему достаточно было «лишь пошевелить пальцем», чтобы уничтожить Бен-Гуриона.

Бен-Гурион слушал его речь в штабе Пальмах, находясь в приподнятом настроении, перебрасываясь шутками с высшими офицерами. В конце эмоциональной речи Бегин одумался. Здравомыслие взяло вверх, и он запретил применять оружие против евреев. «Ни при каких обстоятельствах, — твердо сказал он, — Иргун не откроет огонь по своим. Не будет гражданской войны, когда враг стоит у ворот!»