Жаботинский и Бен-Гурион

Летом в Нью-Йорке Жаботинский почувствовал, что его силы уже на исходе. Он приближался к шестидесятилетнему рубежу и страдал от разлуки с семьей, которой не мог помочь. В Лондоне под ночными бомбежками находилась жена; сын Ари, осужденный за нелегальный провоз эмигрантов, томился в британской тюрьме в Акко. Сердце беспокоило его все чаще и чаще — нью-йоркское лето с влажностью воздуха, в иные дни доходящей до ста процентов, выдержать нелегко. Врач рекомендовал ему полный покой. Но война торопила. Постельный режим был не в характере Жаботинского.

Не прислушавшись к совету врача, 4 августа 1940 года вместе с друзьями Жаботинский выехал на автомобиле в летний лагерь Бейтар, находившийся в трех часах езды от Нью-Йорка. Был душный день. Высокая влажность не позволяла дышать. Спасительных кондиционеров в то время еще не было. Сердечный приступ начался в дороге. Таблетки не помогали. Когда они прибыли в лагерь, уже стемнело. С трудом Жаботинский вылез из машины и, отдавая дань уважения встречавшим его бейтаровцам, приветствовал их традиционным «Тель-Хай!» (в память о последнем сражении Иосифа Трумпельдора). Медленно прошел вдоль шеренги бойцов, произнес короткую речь, сфотографировался на память… У него хватило сил подняться к себе в комнату. Приступ усиливался. Спасти его уже было нельзя. Последние слова Жаботинского: «Покоя, только покоя, хочу только покоя». В 22.45 его сердце остановилось.

В завещании, написанном в ноябре 1935-го, Жаботинский просил похоронить его там, где его застигнет смерть, и перевезти прах в Эрец-Исраэль только по постановлению правительства еврейского государства. Его похоронили в Лонг-Айленде, в пригороде Нью-Йорка, на кладбище «Нью-Монтефиори». Завещание было исполнено через 23 года.

* * *

Через несколько дней после смерти Жаботинского, в августе 1940-го, Хаим Вейцман обратился к Черчиллю, 10 мая ставшему премьер-министром Великобритании, с предложением создать воинские части из евреев Эрец-Исраэль. В сентябре Черчилль его одобрил. И хотя с образованием еврейской бригады возникли промедления и задержки (Лондон не спешил с выполнением договоренностей), в 1940 году по согласованию с мандатными властями в ишуве начался призыв добровольцев в британскую армию.

Как и в Первую мировую войну, беспрецедентные усилия Жаботинского по созданию еврейского легиона, сперва называемые авантюрой, увенчались успехом: в 1944 году была создана еврейская бригада, в составе британской армии участвовавшая в освобождении Италии. Она имела свою войсковую эмблему и знамя — белое полотнище с двумя голубыми полосами, золотым Маген Давидом и надписью «Еврейская бригада». Ее ветераны, как предсказывал Жаботинский (в сентябре 1939-го об этом заговорил и Бен-Гурион), составили костяк будущей израильской армии.

Послесловие к первой части

Теоретиков — много, практиков — меньше. Теоретиков, которые были бы успешными практиками, в истории человечества — единицы. Самооборона, хагана, еврейский легион, союз сионистов-ревизионистов, Бейтар, Иргун, еврейская бригада, воевавшая против Гитлера, государство Израиль, говорящее на иврите, — все проекты Жаботинского, первоначально принимаемые в штыки его современниками, завершились победой. Все, кроме одного. В 1939-м Самсон Жаботинский опоздал на месяц с восстанием в Палестине. В одиночку, когда Лига Наций отвернулась от польских евреев, спасти их он не сумел. Но он добился главного, чему посвятил свою жизнь: формированию современного Израиля, исповедующего принципы западной демократии, не переболевшего социалистической диктатурой наподобие той, которая десятилетиями господствовала в Восточной Европе. В этом главная заслуга Жаботинского и его учеников. Он не дожил до создания государства Израиль, провозглашенного в единении сионистов-социалистов, ревизионистов и религиозных сионистов, и посему не занимал ни одной государственной должности.

Анна, жена Жаботинского, дожила до создания государства Израиль. Сын Ари стал депутатом Кнесета первого созыва от партии Херут, предшественницы Ликуда…

Ненависть Бен-Гуриона к своему идеологическому противнику преследовала Жаботинского и после его смерти. Долгие годы Бен-Гурион, забыв о дружеских чувствах, которые они испытывали друг к другу во время переговоров в Лондоне осенью 1934 года, и о письмах, которыми в ту пору обменивались, отказывался чисто по-человечески выполнить последнюю волю усопшего и захоронить его на земле Израиля. Свое упрямство он пояснял сомнительным тезисом, что «только два еврея заслуживают того, чтобы их останки были погребены на земле Израиля: Герцль и барон Эдмон Ротшильд».