Читаем Жабы и гадюки. Документально-фантастический роман о политической жизни и пути к просветлению в тридцати трёх коэнах полностью

Хочешь, я открою тебе главный принцип, главный секрет общественной жизни и человеческой социальности, а также популярности, масс-медиа и вообще всего человеческого в человеке? Хочешь?

Я сказал: да. Хочу.

Шимода сказал: всем плевать. Nobody cares. Нет, не так. Nobody is giving a fuck. Всем реально пофиг, чувак.

21

Социалистическую Партию Евразии (СПЕА) создали мы вдвоём, я и евразиец Павел Хабибуллин. Когда Дугин с Джемалем поссорились и один стал дрейфовать к православному мракобесию, а другой – к мракобесию мусульманскому, тогда ещё совсем молоденький мальчик Павка Хабибуллин, как Павка Корчагин, подхватил знамя евразийства, не дал ему упасть. Хабибуллин создал «Боевые Отряды Новых Скифов» (БОНС), группировку, которая в своё время прославилась акциями прямого действия не меньше, чем лимоновские нацболы.

БОНСы защищали культуру и самобытность народов Евразии от официальных религий, идеологий и от Америки в самом широком смысле этого слова. Они сожгли пятнадцать Макдональдсов в Бурятии. Утопили три катера Гринписа в Каспийском море. А когда в республике Марий Эл хотели презентовать второй айфон, то именно БОНСы сорвали презентацию, позвав местных шаманов и разогнав хилых нарождающихся хипстеров ударами палок по бубнам шаманов и по хипстерским харям. И много ещё подвигов совершили.

Потом идеи БОНСизма были перехвачены прокремлёвским движением «Молодая Гвардия» и Хабибуллин закрыл проект. Много лет он не занимался политикой. Только поддержкой этнических и культурных инициатив – возрождением капищ и восстановлением регулярных кровавых жертвоприношений в степных и сибирских регионах. Я был знаком с Хабибуллиным ещё по зороастризму. Зороастрийцем Павка никогда не был, но относился сочувственно. В 2014-м году он пригласил меня в свою этнопсихопроективную школу, прочитать лекцию на тему евразийской традиции поклонения трупам. После занятия, прошедшего при большом стечении народа в Музее Востока, мы зашли в кафе. Хабибуллин пил коньяк, бокал за бокалом. Я пил свежевыжатые соки.

Хабибуллин сказал: пора. Чувствую, время пришло. Есть у меня один человек. Он из Калмыкии. Ему дают Большой Театр, поставить «Князя Игоря». В постановке все костюмы – скифские. Я лично его по костюмам и декорациям консультировал. И вот он сам предложил: давай, говорит, заодно проведём учредительный съезд какой-нибудь партии. Я посоветовался с другими товарищами, из Якутии, из Марий Эл, из Башкортостана. Все говорят: давай, мы поддержим.

Я сказал Хабибуллину: классно. А я тебе на что? Хабибуллин сказал: ты крутой. Мне нужен крутой идеолог. Чтобы писатель. Чтобы всё понимал. Не какой-нибудь славянофил. Но и не западник. У нас же Евразия, мать вашу. А они все не понимают, суки. Концепцию надо писать.

Я написал Хабибуллину концепцию. Павка хотел назвать партию «Единая Евразия», но я убедил его, что «Социалистическая Партия Евразии» будет звучать не так вызывающе. Потому что нам ведь всё равно нужно получить одобрение в Администрации. Без одобрения в Администрации ни один политический проект поднять невозможно.

Нам повезло. Тогда как раз вернулся в обойму куратор всех безумных проектов великий и ужасный, мелко хихикающий когда надо и не надо (такой у него, наверное, тик) Владислав Сурков. Я написал рецензию на его «Околоноля», роман, который был выпущен под каким-то псевдонимом, но все знали, что автор – сам Сурков. Роман, честно говоря, был дерьмовым. Само название были счингизижено с «Ниже ноля» Брета Истона Эллиса, а постмодернизм стиля романа был слишком уж постмодернистским, хуже, чем в «Мифогенной любви каст» Пепперштейна. Но я растёкся в любезностях, мою рецензию, желая сделать Суркову приятное, перепечатали три центральных издания, и Сурков сам пригласил меня на встречу.

Официально Сурков уже ничего не решал в партийном строительстве. Официально Сурков был уполномоченным по Абхазии и всякому прочему СНГ. Но мы (я пришёл с Хабибуллиным) на это и давили. Вот, мол. СНГ. Евразия. А кто же, если не вы. Как же без вас. Сурков похихикал и сказал, что помогать он не будет. Но если что, он не против. И он кое-кому позвонит. Скажет, чтобы тоже не мешали, пока. А большего нам ничего от него и не надо было.

22

Съезд удался на славу. Буряты, башкиры, якуты и прочие ненцы прислали со своих регионов около сотни делегатов. Еще полтысячи мы наняли для массовки среди студентов и бездельников, по базе, которую нам любезно предоставила одна евразийка, работающая продюсером телевизионного шоу на центральном канале. Пятьсот статистов, по пятьсот рублей каждому. Всего двести пятьдесят тысяч рублей. Хабибуллин сказал: ерунда. Сенатор из Еврейского автономного округа щедро спонсировал мероприятие.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее