Жак-француз. В память о ГУЛАГе

Коммунисты этой деревни оказались венграми, молодых людей они приняли как героев. Их чествовали как товарищей, которых преследовали полиции всех стран. Накормили, напоили. В кабачке они просидели до вечера. «А когда стемнело, у нас появилось ощущение опасности, хотя никакой угрозы как будто не было. С огромными предосторожностями нас отвели на гумно. Наш приход оказался огромным событием в жизни этих счастливчиков, живших в стране, где не было политических преследований. Какое-то время мы прятались в сене, а местная организация тем временем связалась с другой, а та с третьей, и так, наверно, до самой Праги. Наши новые товарищи не знали, что делать, как поступить. Это продолжалось пять-шесть дней. Мы выходили только по ночам, вся деревня была в курсе, все ее жители – члены организации, но всё должно было храниться в строжайшем секрете. Они так же гордились своей миссией, как французы, которым выпадала честь принимать российского диссидента. Его окружали заботой, крутились вокруг него, словно желая ненадолго оказаться в ореоле чужого героизма, при том что им лично это ничем не грозило».

Итак, жители словацкой деревни, венгерские коммунисты, окружали заботой молодых революционеров, преследуемых фашистской Польшей. Тем летом там оказался даже венгерский поэт-коммунист, приехавший из Будапешта, чтобы побыть в свободной стране. Он пришел к ним на сеновал познакомиться. «Внезапно он возник на верхней перекладине приставной лесенки; Рада в тот момент сидела полуголая: было очень жарко. Он сразу приметил ее блузку и юбку и бросил их ей, отвернувшись. Сущий Версаль: изысканные манеры на сеновале. Это был революционный поэт, признанный в Венгрии, несмотря на реакционный режим. Позже он станет членом кружка Петёфи, который сыграет важную роль в событиях 1956 года».

Молодой венгерский поэт еще не раз навещал Жака и его друзей на сеновале. Теперь Рада к его приходу всегда была одета как полагается, и молодые люди тоже. Но вот наконец из Центрального комитета в Праге прибывает распоряжение, и трое сообщников едут в чешскую столицу в сопровождении приставленного к ним товарища, который заботится об их безопасности. В Праге они угодили в новую переделку. «Главное, ни в коем случае нельзя было попасть под арест. Мы сели в трамвай и поехали по указанному адресу. Зенон нашел свободное сиденье впереди. Мы с Радой сели сзади. Когда трамвай огибал большую площадь, мы увидели, как в вагон на ходу вскакивает группа полицейских – двое через переднюю дверь, трое через заднюю. Те, что вошли через переднюю, проходят в вагон. Слева у двери сидел наш товарищ. Вдруг трамвай качнуло, один полицейский потерял равновесие и навалился ему на плечо. Зенон сидел как ни в чем не бывало. Я испугался: я чувствовал, что нас окружили – спереди двое, сзади трое. Я уже хотел соскочить. Но полицейские прыгнули в вагон на ходу просто потому, что спешили. Если бы мы пустились наутек, мы бы привлекли к себе внимание и нас бы схватили. Страх – плохой советчик».

В Праге Рада нашла себе другое убежище, а Жака и Зенона приютил у себя в квартире рабочий, состоявший в организации «Красная помощь», оказывавшей поддержку политзаключенным и преследуемым по политическим мотивам. Вместе с ними жили болгарин и албанец. Через пять дней чешские товарищи решили направить их в Германию. Перебраться из Чехословакии в Германию до прихода к власти Гитлера было нетрудно. Пограничный контроль работал то с одной стороны, то с другой – нужно было только правильно рассчитать время и идти налегке. В час пик сотни рабочих пересекали границу компактными группами. Жак и его товарищи предусмотрительно оделись так же, как все, чтобы не привлекать к себе внимания, и пересекли границу, болтая с чешскими товарищами, которые их провожали. В пограничном городе в Германии им выдали билеты на поезд до Берлина, а там политэмигрантами занималась «Красная помощь» под эгидой немецкой коммунистической партии, которая в Германии времен свободной Веймарской республики пользовалась огромным влиянием.

На дворе 1929 год. Своих попутчиков Жак больше никогда не увидит. Зенон вернется в Польшу, будет арестован еще раз. Потом доучится и получит диплом врача. Рада уедет в СССР и там, вероятно, сгинет в том же аду, с которым позже так близко познакомится Жак. Через много лет он услышит ее имя из уст следователя в Восточной Сибири, который будет его допрашивать…

Оглядываясь назад с расстояния стольких прожитых лет, бывший зэк восхищается тем чувством солидарности, которое объединяло еврея-разносчика и чехословацкого пограничника, великодушно помогавших трем совершенно чужим молодым людям. «Вернувшись после ГУЛАГа в коммунистическую Польшу, я попытался довести эту историю до всеобщего сведения. Я наивно полагал, что коммунистические власти Чехословакии пожелают как-то вознаградить того пограничника за его революционный “подвиг”. В шестидесятые годы я попытался похлопотать об этом через свое посольство. Дохлое дело. В любом индивидуальном, непосредственном поступке им чудился какой-то подвох».