Жак-француз. В память о ГУЛАГе

Таким образом Жак провел приблизительно девять лет, сперва на службе у Коминтерна, потом у другой организации. Девять лет поездок под чужими именами и с паспортами разных стран, девять лет блужданий, направленных на достижение одной и той же цели. Возвращаясь с задания, Жак сдавал паспорт и получал другое удостоверение личности, с которым существовал на территории СССР. Бывало, под одним и тем же именем он жил месяц, а иногда и несколько лет. Жак знал, что будет играть свою роль до конца. Ведь в юности он уже придумывал персонажей, когда писал пьесы и ставил спектакли во имя революции! В докомпьютерную эпоху не так легко было разоблачить поддельные документы. С североамериканским или латиноамериканским паспортом, к примеру, можно не беспокоиться, что тебя раскроют: европейская полиция не в состоянии проверить, в самом ли деле этого человека знают в стране, откуда он якобы прибыл. Как и полагается секретному агенту, Жак знал только своего непосредственного начальника, но и о нем ничего не знал, а начальник ничего не знал о Жаке. Впоследствии какой-то журналист спросил, был ли он счастлив в этот период своей жизни, и Жак ответил, что да, конечно, ведь он делал нечто полезное для всего человечества, а когда я предположила, что в те годы он был ближе всего к своей «химере», он со мной согласился, добавив, впрочем, что вообще не задавался тогда подобными вопросами: «Я твердо верил, что мировая революция вот-вот произойдет».

«Однажды ночью в гитлеровской Германии меня грубо разбудила железнодорожная полиция; потребовали документы. Я лежал на полке в вагоне второго класса, подстелив под ноги газету, потому что я маниакальный поборник чистоты, не хуже немцев. На сей раз я путешествовал с финским паспортом – на этом языке я не говорю, но считал, что не рискую, потому что им владеют очень немногие. Шли минуты. Полицейские изучали мой фальшивый паспорт, а мне, при всем моем фанфаронстве, было очень не по себе. Потом мне молча вернули мой документ. Какое облегчение!»

Жак подчеркивает, что все операции были секретными. Он не пытался узнать, в чем они заключались, потому что верил, что знать ему это не положено. Но на одном он настаивает: он ни за что не отвечал и вообще не знал, что везет; вероятно, это были какие-то документы с революционными инструкциями, возможно, микрофильмы. «Я не был руководителем. Я находился на самом низком уровне. Являлся на условленное место. Встречался с человеком, которого узнавал по особым приметам. Человек всегда был незнакомый. Потом или он мне что-нибудь передавал, или я ему. Какое-то время разговаривали, чтобы не отличаться от окружающих, а потом расходились в разные стороны.

Я был простым орудием, но орудие гордилось, что служит великому делу социальной справедливости. Маленький винтик – но в огромной машине. Гулял по разным городам, заходил в приличные рестораны и гостиницы, видел важных господ, которые зарабатывали огромные деньги, курили толстые сигары и расплачивались крупными чеками, а я, скромный агент Коминтерна, знал, что сильнее их, потому что принадлежу к тем, кто ведет человечество к всеобщей свободе, а они просто жалкие буржуа и ничего больше. Никто кроме меня этого не знал, а я, конечно, держался очень скромно. Про себя-то я раздувался от гордости, но со стороны это было незаметно».

Организация платит Жаку как постоянному сотруднику. Каждый раз, когда ему выплачивают деньги, у него берут расписку. Кроме того, он отчитывается в расходах, но подтверждающих документов не спрашивают. Из любви к конспирации он развлекается тем, что изготавливает документы размером со спичечный коробок, чем раздражает товарища, ответственного за финансы. Секретная работа весьма рискованная, поэтому нужно готовить прикрытия. В поездках полезны профессии, сопряженные с перемещениями, например журналист или бизнесмен. А если какое-то время живешь на одном месте, идеальное прикрытие для молодого человека – занятия в университете. Жак страстно интересуется восточными языками и восточными культурами. Он, возможно, единственный, в отличие от всех его товарищей, не просто рассматривал занятия как оправдание своего образа жизни, а извлек из них пользу. В Париже он посещал Школу восточных языков, в Берлине, Кембридже, Москве он тоже учился. В парижской Школе восточных языков он даже получит диплом – правда, на чужое имя.

«Помню, как звали того человека, но не знаю, что с ним стало. Впрочем, я его не искал. Это был сочувствующий, которому запретили вступать в партию, чтобы его не арестовали; он не должен был засветиться, а под его именем действовал я. Но если бы я оказался предателем, то его бы арестовали. А когда я получил диплом Школы восточных языков, он об этом не узнал. Мне было приказано не вступать с ним в контакт, а ему – не заниматься никакой политической деятельностью. Только один раз за все время я познакомился с человеком, под чьим именем жил; это был мелкий лавочник, который продолжал торговать, но гордился тем, что приносит пользу нашему делу».