Жак-француз. В память о ГУЛАГе

Как мог правоверный коммунист, отсидевший в «фашистской» польской тюрьме, секретный агент, готовый пожертвовать жизнью за правое дело, – как он мог подозревать, что его ждет? На самом деле он что-то подозревал и все-таки до последней минуты, до самого ареста ни о чем не догадывался. «Чистка: в России одним и тем же словом называли сталинские чистки, сопровождавшиеся массовыми арестами, и предшествовавшую им “очистку партийных рядов”. Когда я был молодым коммунистом, я однажды присутствовал в России вместе с другими иностранными коммунистами на “комиссии по чистке”. Изначально это была идея Ленина. Поскольку партия так могуча, следовало быть готовыми к тому, что в нее попытаются проникнуть враждебные элементы. Нужно было, следовательно, очищать ее ряды. Вначале процедура выглядела вполне демократической. Чистки происходили публично в каждом учреждении и на каждом предприятии. Присутствие членов партии было обязательным, но мероприятие было открыто и для беспартийных. И все присутствующие имели право задавать вопросы.

Начальство считало, что мы, молодые иностранные агенты, непременно должны присутствовать на этом советском демократическом мероприятии. Все происходило в военном подразделении. Там был очень старый генерал, отличившийся во время Гражданской войны при подавлении Кронштадтского мятежа в 1921 году. В большом актовом зале на возвышении сидела комиссия по чистке. Три или пять человек, непременно нечетное число, чтобы голос председателя был решающим. В комиссии заседали очень старые большевики, в том числе знаменитая Землячка – выдающийся борец с царизмом. Крошечная женщина, крайне худая, волосы зачесаны назад и стянуты в тугой узел, платье очень скромное. Дело было летом, обута она была не в туфли, а в простые тапочки. И она задавала этому почтенному генералу очень строгие вопросы.

Подлежавшие чистке представали перед комиссией по одному. Их спрашивали, с какого времени они в партии, а иногда – по каким мотивам в нее вступили. А потом сыпались вопросы, позволявшие определить, насколько они политически надежны и морально устойчивы. Генерал был очень знаменит, фигура исторического масштаба, поэтому и вопросы ему задавали соответствующие. Но Землячка не спасовала перед генералом, который был втрое больше ее. Он рассказывал, как командовал своим подразделением Красной армии, и тут она его спрашивает, находит ли он время за всеми своими занятиями изучать теоретическую литературу. И он смиренно отвечает:

– Да, я стараюсь успевать.

Он так робел, что она задала другой вопрос, чтобы его успокоить. Я сам был пламенным коммунистом, но меня потрясло это зрелище советской коммунистической демократии.

Потом очередь дошла до командира лет тридцати пяти. Он поднялся на возвышение. Он стоял и отвечал на вопросы комиссии. Под конец Землячка спросила:

– Красная армия национальная или интернациональная?

Военный ответил:

– Национальная.

И она поправила тоном школьной учительницы:

– Нет, интернациональная!

И он, как послушный ученик, повторил: “интернациональная”. Позже я узнал, кто был этот человек. Во время Гражданской войны он воевал на Украине, прославился своим героизмом. А я видел, как он опешил перед этой крошечной женщиной, воплощавшей непогрешимость партии, потому что ей было доверено решать, правильный он коммунист или нет.

После допроса испытуемые либо изгонялись, либо им разрешали остаться. Через этот ритуал проходили все, от директора до уборщицы. Местные товарищи кивали нам на кого-нибудь, чтобы мы оценили увиденное:

– Видишь, он большой начальник, а как дрожит перед этой женщиной!

Как правило, допрос длился минут пять, не больше. Но были и более сложные, более продолжительные разбирательства. Часто комиссия принимала решение на месте:

– Вы исключаетесь из партии. Разумеется, ваше право – подать апелляцию.

В тот момент подобный приговор не сулил большой беды. Но несколько лет спустя, когда началась Великая чистка тридцать седьмого года, личные дела провалившихся на комиссиях по чистке использовали, чтобы отправить людей в ГУЛАГ или расстрелять. Нужно учесть, что коммунисты ничего не забывали. Если политическая полиция искала предлог, чтобы уничтожить человека, для этого годилось все что угодно без срока давности. В тридцать седьмом я видел в Бутырской тюрьме товарища, которого арестовали за то, что в двадцать седьмом у него был роман с кухаркой Троцкого. Троцкий был очень демократичен, кухарка жила у них дома. Так что этому товарищу не повезло: ухаживая за кухаркой, он бывал у Троцкого. И когда спустя десять лет стали искать вредителей делу коммунизма, о нем вспомнили. Арестовали и отправили в ГУЛАГ».