Жак-француз. В память о ГУЛАГе

Тем не менее он назвал свое имя и звание при входе в отдел, спросил, можно ли увидеть начальника – так полагалось, когда агент возвращался из-за границы. Его шеф Краецкий отсутствовал, его послали к другому, который должен был решить, где его поселить. Тот не прогнал его взашей, а отправил в гостиницу «Интурист», где жили агенты, приехавшие ненадолго; Жаку предлагают прийти завтра: «возможно, товарищ будет на месте». На другой день Краецкого опять нет. В следующие дни Жак приходит на службу ежедневно с тем же результатом.

Он находит другого начальника, который назначает ему встречу еще через пять дней. А через пять дней сообщает, что сам здесь недавно и пока не имеет возможности принять Жака. По меньшей мере через две недели он все-таки находит для Жака время и начинает разговор с восклицания:

– Ну вот, я принял наконец дела в этом борделе, который тут развел гитлеровский агент Краецкий!

Жаку не требуется дальнейших объяснений. Он тут же понял, что его начальник арестован. «Я сразу стал возмущаться: “Ах, этот подлец Краецкий! А ведь прикидывался убежденным коммунистом! Я и на даче у него бывал, и сына его видел, я-то думал, что он прекрасный парень! Воистину, никому нельзя доверять!”» Новый начальник, высоченный краснолицый казак по фамилии Черномордик, назначил ему явиться еще через две недели. Когда Жак пришел, Черномордик уже был арестован, в свою очередь. «И опять не было начальника. Потом меня срочно вызвали. Долго же мне пришлось ждать! Когда меня в конце концов тоже арестовали, я уже был вполне к этому готов. В глубине души я знал, что по-другому эта история кончиться не могла».

8. Ловушка

Тяжело переносить первый день заточения, где бы то ни было: в остроге ли, в каземате ли, в каторге ли…

Федор Достоевский

Приехав в Москву, Жак опять поселился на одной из тех дач, где раньше ждал нового задания; теперь он ждет решения своей судьбы. Узнав, что арестован его добрый друг, немец, он навестил его жену и четырехлетнюю дочь, чтобы их поддержать. Встретили его милосердным приказанием:

– Убирайся вон!

Каждая семья, где кто-то арестован, знала, что за ней следят. Если арестовали друга, к которому ты пришел, за этим мог последовать арест гостя. Аресты были заразны, как чума.

И все-таки Жак не стал откладывать свою свадьбу с Хулитой, молодой испанкой из семьи мадридских интеллектуалов, которая не служила в Коминтерне и даже не состояла в партии. Она была сочувствующая, и Жак был в нее влюблен. Рассказывает он о ней мало, как обо всех, кто ему дорог. В Москве она занималась испанскими детьми, которых советское правительство вывезло из Испании, чтобы спасти от ужасов гражданской войны – многие из этих детей потом погибли в ГУЛАГе. Пожениться они решили еще за границей; бракосочетание назначили на день, накануне которого Жака арестовали. За день до ареста Жак и его невеста пришли в гости к хорошим друзьям, Эмме и Гарри, американским коммунистам, поселившимся в Москве; к этим друзьям Жак придет через двадцать лет, когда его выпустят из ГУЛАГа.

Перед тем как позвонить в дверь, девушка стерла со щеки Жака следы помады от своего поцелуя. Жак сохранил этот платок. Он будет беречь его в Бутырской тюрьме, пока не истреплется батист, а отпечаток губ не исчезнет окончательно. В одной из коробок с фотографиями, сохранившимися у него, в 2001 году отыщется ее портрет, который Жак нарисовал в 1956 году. На обороте этого листка бумаги – нежная записка по-испански, написанная ею в конце лета 1937 года. Жак не может точно вспомнить происхождение этого листка. Возможно, он хранил все двадцать лет, странствуя по ГУЛАГу, среди своих скудных пожитков эти ее ласковые слова. Но скорее он просто воспроизвел по памяти то, что написала ему молодая испанка за два десятка лет до того.

На другой день – дело было в декабре 1937 года – Жаку позвонила Наташа Б. Его не было дома, но вернувшись к себе, он нашел записку, подсунутую под дверь. Предстоит новое задание. Утром приказано явиться на службу с упакованным чемоданом и следовать инструкциям товарища, который будет его ждать и проведет с ним подготовительную беседу. Жак пытается предупредить невесту, что пожениться завтра им не удастся, но ее нет дома. Он тщательно собирает огромный роскошный чемодан, весь в наклейках европейских отелей. Готовит щегольской костюм, сшитый в Париже, замшевые ботинки, дюжину галстуков и, поскольку в Москве начинается зима, английское пальто из верблюжьей шерсти, теплое и легкое. Строгий элегантный наряд дополняет фетровая шляпа. Русских денег он с собой не берет: за границей они могут его выдать. На дне кармана завалялись один рубль и 167 копеек – негусто на двадцать лет каторги.