Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья

А как только король удалился, депутаты третьего сословия, к которым присоединилось низшее духовенство, немедленно приняли постановление о том, что личность избранников народа неприкосновенна. Каждый, посягнувший на делегата, кто бы он ни был, будет объявлен предателем по отношению к нации и виновным в тяжком государственном преступлении.

Людовик XVI считал, что уступки, на которые ему пришлось согласиться, останутся пустым обещанием. И с легким сердцем он отправился в Марий на охоту - развлечение, которое он больше всего любил.

Но гнев Марии-Антуанетты был беспределен. Народ "смеет" требовать Конституции, он посягает на уничтожение налогов! Она считала непозволительной слабостью короля, что он не решается разогнать Генеральные штаты.

- Люди, принадлежащие к этому пресловутому третьему сословию, которое сейчас у всех на устах, то же, что псы на охоте: их можно остановить только ударами плетки. Да и то, если бить их плеткой прямо по морде! Войско! Войско! Вот что необходимо, чтобы их усмирить!

Когда же один из вельмож осмелился заметить, что народ в Париже возбужден, потому что голоден, потому что нет хлеба, Мария-Антуанетта переспросила:

- Голодны? У них нет хлеба? Ну так пусть едят камни - мало их разве на парижской мостовой!

И вместе со своими приближенными королева лихорадочно принялась составлять список, куда каждый вносил имена людей, казавшихся ему опасный для трона. В списки попали самые разные лица, начиная с тех, кто и впрямь помышлял о свержении короля и королевы, и кончая умеренными депутатами, мечтавшими видеть Людовика XVI во главе конституционного правления. Все они должны были быть безжалостно уничтожены. А еще через несколько дней Мария-Антуанетта вызвала к себе барона де Бретейль.

- Вы знаете, для чего я пригласила вас? - спросила королева.

- Знаю.

- Надо применять решительные меры.

- Против черни я не знаю других.

- Возможно, придется уничтожить половину мятежников.

- Можете на меня положиться.

- А если понадобится - сжечь Париж!

- Мы его сожжем.

- В таком случае, - заключила беседу королева, сопровождая свои слова самой очаровательной улыбкой, - я вижу, что в вашем лице провидение посылает нам именно того человека, который будет способствовать укреплению монархии во Франции!

И с этого дня к Парижу начали срочно подтягивать войска.

Глава двадцать первая

МЕСТЬ СВЕРШИТСЯ РАНО ИЛИ ПОЗДНО

Господин Бианкур был очень взволнован. Так, по крайней мере, показалось его лакею Люку.

Войдя к себе в кабинет, Бианкур стал нетерпеливо стягивать с пальцев перчатки, которые позабыл второпях снять в передней. Высокий воротник с пышным, накрахмаленным жабо явно душил его: пришлось расстегнуть верхнюю пуговицу. После этого он грузно опустился в глубокое кресло, стоявшее между бюро и книжным шкафом.

Люк был прав. У хозяина были причины для волнения, и не малые. "Круг смыкается". Эти слова незаметно для себя Бианкур произнес вслух. В самом деле, случилось невероятное: то, что Бианкур считал скрытым навеки и забытым навсегда, вдруг всплыло наружу. Сколько тайных дел совершил он за свою жизнь, и все было прочно погребено! И это потому, что в самые критические минуты Робер оставался спокойным и невозмутимым. Но теперь спокойствие и способность трезво рассуждать вдруг покинули его. Мудрено ли! Много лет Бианкур чувствовал себя в полной безопасности за спиной могущественного человека - министра Ламуаньона и его приближенного Леже. Все сходило с рук Бианкуру: темные махинации, вписывание имен личных врагов в королевские приказы об аресте, незаконные сделки на продажу зерна, хлеба и мяса, тайные соглашения с поставщиками королевского двора... Но вот поколебалось влияние Ламуаньона. Ему пришлось уйти в отставку, на время скрыться из Парижа. Тучи сгущались. Однако опасность миновала, все, казалось, вновь идет хорошо... Ламуаньон вернулся к делам, хотя уже не как министр. Опять вокруг него завертелись разные люди. Но среди них Бианкуру уже не нашлось места. Леже забыл услуги, оказанные ему Бианкуром. А разве не Леже получал львиную долю доходов от сделок, которые совершал Бианкур?