Жалкая (ЛП)

Золотые глаза Зика темнеют, и он подается вперед на своем сиденье, упираясь кулаком в стол.

— Ты думаешь, это игра, Брейден? Я поручился за тебя в качестве одолжения. Ты хочешь участвовать? Хочешь кусочек? Это твой шанс, больше я тебе его не дам. Так что перестань быть гребаным умником и прояви немного уважения.

Облизнув губы, я беру свой стакан и опрокидываю в себя последний глоток виски, позволяя нрапитку обжечь мое горло и согреть грудь. Когда я ставлю стакан на стол, я провожу пальцем по ободку и киваю.

— У нас длинная история, Зик, и я ценю, что ты протянул мне руку помощи. Правда, — я понижаю голос. — Но ты не думай, что можешь говорить со мной, как с одной из своих сучек. Вы, ребята, не хотите иметь со мной дела? Ничего страшного. В море полно другой рыбы. Более крупной рыбы. Тех, что родом с Сицилии и знают, что такое возможность, когда видят её.

Зик откинулся на сиденье, его брови подпрыгнули к линии волос.

— Сечёшь, о чём я? — заканчиваю я.

Он молчит, глядя на меня исподлобья, а я жду, мои внутренности трепещут от прилива крови к венам.

Наконец, на его лице появляется ухмылка.

— Да, ты, паршивый ублюдок. Секу.

Удовлетворение разливается по моим внутренностям. Он хорошо сыграл свою роль.

Дороти прочищает горло.

— Вот, — она расстегивает ожерелье и кладет его на стол передо мной. — Расскажи мне об этом.

Я смотрю вниз на большой зеленый изумруд. Мои нервы напряжены, мышцы подергиваются; все идет именно так, как я хочу. Но я стараюсь сохранить обыденное и ровное выражение лица.

Вздохнув, я поднимаю руку и почесываю уголок уха, прежде чем снова встретиться с ней взглядом.

— Что насчет него?

Она показывает жестом на украшение.

— Ты мне скажи. Это то, в чем ты хорош, верно?

Я беру его в руки. Тонкая розово-золотая цепочка прохладна на моих пальцах, пока я рассматриваю драгоценность.

— Ты получила это от того своего парня? — я смотрю на неё, левая сторона моего рта приподнята.

Она улыбается.

— От моего папочки.

— Так они называют это в наши дни?

Её глаза сужаются.

— От моего отца, ты гребаный извращенец.

Усмехаясь, я снова смотрю на ожерелье, прежде чем положить его обратно на стол.

— Ну, скажи своему папочке, что он нужно получить возмещение.

Её лицо опускается, и Зик садится вперед.

— Что прости? — прошипела она, её рука обхватывает цепочку и подносит её к груди.

Я пожимаю плечами.

— Это красивый камень, но он не настоящий.

— Тогда какой же он? — спрашивает она, глядя на драгоценный камень, как на яд.

— Синтетический? Да хрен его знает.

Она насмехается.

— Думаю, я бы смогла определить.

— То, что ты что-то думаешь, не делает это правдой.

Я протягиваю руку и беру её в свою, слыша её резкий вдох, когда я это делаю. Проведя пальцем по поверхности драгоценного камня, я поднимаю наши ладони так, что они отражают свет.

— Смотри. Видишь, какой камень? У него желтый подтон, — я двигаю наши руки, позволяя «изумруду» сиять. — Настоящие изумруды имеют чистый зеленый или голубоватый оттенок. Никогда не желтый.

— Но он выглядит безупречно, — она наклоняет голову.

— У настоящих изумрудов есть недостатки, милая. Как и у всех нас.

Зик кашляет.

— Как мы можем быть уверены, что ты говоришь правду?

Переглянувшись с ним, я намеренно провожу большим пальцем по тыльной стороне руки Дороти, прежде чем опустить её на стол.

— Никак.

6. ЭВЕЛИН

В двадцать четыре всё по-другому.

Я уже давно перестала отмечать свой день рождения. После смерти Нессы не осталось никого, кто мог бы заставить меня праздновать, никого, кто заботился бы об этом настолько, чтобы даже помнить.

Но формально сегодня именно этот день.

Забавно вспоминать время, когда я была ещё ребенком. Я проводила весь свой день рождения, пытаясь представить, как это было, когда я родилась; как отреагировала моя мама, когда произвела меня на свет.

Плакала ли она?

Прижала ли она меня к своей груди и почувствовала ли, как наши сердца синхронизировались?

Был ли там мой отец, державший её за руку?

— Сколько ещё осталось?

Хрипловатый голос отца доносится до моих ушей, и мои плечи напрягаются от этого вторжения. Я не поворачиваюсь к нему, не сводя глаз с цветочного бутона в моей руке. Я поворачиваю его туда-сюда, осматриваю маленькую корону на верхушке и убеждаюсь, что концы не загибаются вниз, а затем беру лезвие и делаю неглубокий надрез на боку.

— Алло, есть кто дома? — лает он. — Я задал тебе вопрос.

Он находится в моем периферийном зрении, прислонившись к стене моей оранжереи с татуированными руками в карманах и серебристыми волосами, зачесанными назад.

— Я тебя услышала, — бормочу я, делая ещё один маленький надрез.

— И?

Я отпускаю мак и крепко сжимаю кулак вокруг рукоятки моего инструмента, поворачиваясь к нему лицом.

— И? — повторяю я. — Это единственная причина, по которой ты здесь? Чтобы проверить мой прогресс?

На его лице появляется забавная ухмылка, и я ненавижу, как скачет моё сердце, когда это происходит.

— Конечно, нет, Жучок.

Это прозвище царапает мою кожу.

— Ты нужна мне сегодня в «Винки».