Жалкая (ЛП)

Они встречаются? Он слишком стар для неё.

Как только они подходят к нам, наши взгляды встречаются, и у меня сжимается челюсть, когда она первой проскальзывает в кабину, втискиваясь между деревянными панелями и Зиком, который садится рядом с ней.

Рука касается моей руки и выводит меня из состояния задумчивости, и я смотрю на Дороти, вспоминая, где нахожусь и, самое главное, что должен делать.

Теперь ты Брейден.

— Ты голоден? — спрашивает Дороти, ухмылка расползается по её лицу.

Она выглядит такой невинной и милой, что трудно поверить, что она замешана в какой-либо преступной деятельности. Но я давно усвоил, что никогда не стоит судить о книге по её обложке. Лучшие преступники — это те, кого вы никогда не подозревали. Это те, с кем ты шутишь, кому ты учишься доверять, кто становится твоим лучшим другом, пока они наносят тебе удар в спину и крадут всё у тебя из-под носа.

Мой взгляд скользит по бледно-желтому платью Дороти, а затем возвращается к её лицу, её щеки пунцово вспыхивают от моего внимания.

— Можно было бы поесть.

— Я уже попросил их приготовить что-нибудь для нас, — вклинился Зик.

Я бросаю взгляд на Зика, а затем перехожу к Эвелин, не в силах удержаться от того, чтобы не вступить с ней в разговор.

— Как насчет тебя? — я дергаю подбородком в её сторону. — Ты будешь есть?

Дороти смеется рядом со мной, прикрывая рот и качая головой, чтобы заглушить шум.

— Я тебя умоляю, Эви никогда здесь не ест.

Взгляд Эвелин прожигает меня насквозь, пока я не чувствую его в пальцах ног.

— Почему? — спрашиваю я. — Ты слишком хороша для еды из бара, милая?

Она выпрямляется, но не говорит ни слова, просто продолжает смотреть на меня своими смертоносными, мать их, глазами.

— Она хороша для того, чтобы время от времени побаловать себя, — наконец отвечает она. — Но кроме этого, в ней нет ничего особенного. Я едва ли вспоминю, что она была у меня во рту, когда я закончу.

Дороти гримасничает.

— Отвратительно, Эви. Почему ты так говоришь?

— Звучит довольно напыщенно, — вклиниваюсь я, раздраженный тем, что она намекает на то, что наша совместная ночь была забыта. Я протягиваю руку через заднюю стенку кабинки, устраиваясь поближе к Дороти.

Эвелин слегка ухмыляется, фальшиво. Такую, в которой не видно зубов, а уголки едва заметно приподняты. Но этого достаточно, чтобы зажечь искру в моем животе, зная, что я вызываю у неё такую реакцию.

Помнит ли она имя, которое я ей дал?

Может, у неё часто бывают партнеры на одну ночь, а я просто один в этой длинной очереди. Эта мысль заставляет мою внутренности сжаться.

Странно, что она не предъявляет мне за это, и я не могу решить, хочу ли я, чтобы она помнила, или предпочел бы, чтобы она забыла. Последнее было бы проще всего. Но в глубине души я знаю правду, как бы мне ни хотелось не признавать её. Я хочу, чтобы она помнила каждую секунду нашего времени, так же, как это было выжжено в моем мозгу с тех пор, как это произошло.

И сейчас она наблюдает за мной.

На самом деле, она не перестает наблюдать за мной с того момента, как я вошёл в помещение, как будто она отделяет один за другим мои слои и переставляет их так, чтобы они уместились в её голове.

Я чувствую себя уязвимым, незащищенным, почти в её власти. А это значит, что она — огромная помеха.

Мое горло сжимается, нервы бьются под кожей.

Блять, блять, блять.

— Можноо, — говорю я, протягивая руку, чтобы прижаться к плечу Дороти, внезапно нуждаясь в нескольких минутах, чтобы собраться с мыслями.

Она хмурится, нижняя губа слегка надувается.

— Ты в порядке?

Вынужденно усмехнувшись, я киваю.

— Да, я сейчас вернусь.

Она двигается, выскальзывает из кабинки и встает, а я следую за ней, проскальзывая мимо, направляясь в тёмный коридор, ведущий к туалетам.

Но не её взгляд я чувствую на своей спине.

Мои ноги горят, когда я спешу в маленькую уборную, открываю дверь и быстро закрываю её за собой, затем бросаюсь к раковине и включаю её, набираю в ладони холодную воду и брызгаю её в лицо. Ледяное ощущение возвращает мои нервы в устойчивое состояние, и я сжимаю костяшки пальцев на краю стойки, капли воды стекают с моего носа в раковину.

Соберись. Это не проблема. Она не проблема.

Размяв шею, я поворачиваюсь к диспенсеру для бумажных полотенец и хватаю несколько. Я вытираю лицо, прежде чем сделать глубокий вдох и напустить на себя фальшивую уверенность, которой на самом деле не чувствую, когда выхожу из уборной и возвращаюсь в темный холл.

Мои шаги замирают, когда я натыкаюсь на Эвелин, прислонившуюся к стене, где она явно ожидала меня.