Жалкая (ЛП)

В моем горле завязывается плотный узел, горе поднимается, как приливная волна, и грозит разрушить мой контроль. Мои пальцы в перчатках сжимают палку так, что кажется, будто они вот-вот сломаются. Я закрываю глаза и считаю в обратном порядке.

Десять. Девять. Восемь…

Медленно выдохнув, я раздвигаю веки, не обращая внимания на резкое жжение за носом, проглатывая боль. Медленно, но верно, она утихает, позволяя мне запрятать её в темноту, где я смогу скрыть её даже от себя.

11. НИКОЛАС

Фаррелл сидит в своем домашнем кабинете, запах его древесного лосьона после бритья настолько силен, что распространяется по столу и оседает у меня в носу, даже не дыша.

Его серебристые волосы зачесаны назад, длинные на макушке и коротко подстриженные по бокам, и он смотрит на меня темными, расчетливыми глазами, его татуированные пальцы проводят по нижней части челюсти. Он слегка раскачивается на своем стуле взад-вперед. Снова и снова он повторяет это движение, скрипучий звук имитирует щелчок часов.

Это обычная тактика. Молчание. Пристальный взгляд. Созерцание, пока я сижу в горячем кресле и жду, что он скажет, для чего он меня сюда вызвал. Всё это призвано запугать, но это ничего не стоит. Чтобы тактика сработала, нужно кого-то бояться, и хотя Фаррелл Уэстерли, бесспорно, опасный человек, я его не боюсь.

Он должен бояться меня.

Так что если он хочет сидеть здесь в тишине, я согласен.

Я закидываю ногу на противоположное колено и постукиваю пальцами по подлокотнику кресла, терпеливо ожидая, пока он не закончит.

Наконец, он говорит.

— Я слышал о том, что ты сделал с Тони, — он сжимает пальцы под подбородком. — У тебя есть что сказать мне по этому поводу?

— Да, я должен был ударить его сильнее, — я пожимаю плечами.

Губы Фаррелла подергиваются.

— Ты знаешь, что он младший кузен одного из капо Кантанелли. Ты можешь наделать мне много дерьма, бегая вокруг и заставляя их истекать кровью.

— При всем уважении, Шкип… ты позволяешь людям, независимо от того, кто они, продавать тебе фальшивые камни и не уважать тебя в твоем собственном клубе? Мне это не нравится.

— Нет? — спрашивает он.

— Нет. Нахуй этого парня. Он должен целовать тебе ноги за то, что ты не всадил пулю в его затылок, как только понял, что он сделал. А я не идиот, что бы там ни думал твой придурок Лиам, — наклонившись вперед, я упираюсь локтями в колени, поддерживая зрительный контакт, чтобы он знал, насколько я серьезен. — Я взвешиваю варианты всего, что я делаю. Антонио Кантанелли, итальянец, в твоём клубе? — я качаю головой. — Он не проблема. Его кузен убьет его первым за то, что он ступил в Кинлэнд.

Его брови поднимаются, и на лице появляется ухмылка.

— В тебя много наглости, парень. Мне это нравится.

Он встает, обходит стол и опирается о край, засовывает руки в карманы серых брюк. Он достает Black & Mild и сует сигару себе в рот, берет спичечный коробок с угла стола и зажигает конец. Запах мгновенно проникает в комнату, заставляя мой желудок скрутиться.

Я пиздец как ненавижу этот запах. Он напоминает мне о мамином парне и всех дерьмовых воспоминаниях, связанных с ним. Этот человек никуда не выходил без сигары Black & Mild, свисающей из его покрытого пятнами рта.

— Ты помнишь Эви? — спрашивает он, глядя на зажженную спичку.

Мое сердце замирает, тошнота усиливается.

Хотел бы я никогда не помнить её.

— Мельком. Не очень-то она общительная птичка, да? — я ухмыляюсь.

Он хихикает, выдыхая облако дыма.

— Она слеплена из другого теста, это уж точно. Совсем не похожа на мою Дороти. Но когда всё доходит до дела… никого другого я не хотел бы иметь рядом с собой, кроме неё.

Мои брови поднимаются, а мышцы напрягаются, предвкушение заставляет мои нервы петь. Я не уверена, что он собирается сказать, но что бы это ни было, оно кажется важным.

— Такая хорошая дочь, да? — шучу я.

Его язык пробегает по зубам, когда он смотрит на сигару.

— Я не уверен, что это те слова, которые я бы использовал, — он постукивает себя по виску, пепел падает на пол. — Она чертовски умна. Самая упрямая женщина, которую ты когда-либо встретишь, но мозги в её голове? На вес золота.

Я сажусь вперед.

— Она у тебя тут всем заправляет?

Его взгляд заостряется, и он поднимает голову на меня.

Мой желудок подпрыгивает. Дурацкий вопрос. Слишком любопытный.

— Она делает всё, что я ей говорю, — он указывает на меня. — И ты тоже. Теперь ты работаешь на меня, понял? Больше никакого мелкого воровства. Я могу дать тебе деньги. Настоящие деньги… но ты должен вести дела по-моему. Это значит, что если я скажу прыгнуть, а ты спросишь, как высоко.

Я киваю, сглатывая. Это именно то, что мне нужно.

— И успокойся с этими гребаными вопросами. Господи, ты как моя мать, да упокоится она с миром.

Я улыбаюсь.

— Виноват, Шкип. У меня любознательный характер.

Он ворчит, снова затягивается сигарой, затем почесывает свою кустистую бровь.

— Эви в ближайшие несколько недель будет работать за меня, выполняя некоторые поручения, пока тот, кто обычно этим занимается занят.