Жан Баруа

Мне рассказывал Люс, он серьезно изучал дело. Вы увидите, как все это просто. Перед самым разжалованием Дрейфус в течение целого часа находился с Лебрен-Рено, капитаном республиканской гвардии. До последней минуты он уверял его в своей невиновности. Он даже заявил, что крикнет об этом во всеуслышание; испугавшись возможного скандала, капитан счел нужным предупредить полковника. Потом Дрейфус рассказал о новом испытании, аналогичном пресловутому диктанту, которому он подвергся несколько дней назад: министр, все еще надеясь получить доказательства, которые могли бы несколько успокоить его совесть, прислал в камеру к осужденному майора дю Пати де Клама спросить его, «не предложил ли Дрейфус Германии документы в патриотических целях», чтобы иметь возможность получить другие, более важные, – уже одно это смягчило бы его вину и повлекло бы более мягкое наказание. Лебрен-Рено, естественно, не знал об этом демарше. Дрейфус, который с минуты на минуту ожидал начала гражданской казни, был, понятно, в возбужденном состоянии; он говорил лихорадочно и довольно бессвязно. Легко понять, что слова его могли быть неверно истолкованы, неверно переданы, искажены при пересказе; отсюда и могла родиться история об обмене документов с заграницей. Что касается Лебрен-Рено, то он в ту пору ни разу не говорил о признаниях. Генерал Даррас запросил сразу же после разжалования, не произошло ли каких-нибудь чрезвычайных происшествий; ему ответили, что ничего особенного не произошло, и он сейчас же доложил об этом министру. На докладе Лебрен-Рено, представленном военному губернатору Парижа – этот доклад Люс видел своими глазами, – имеется пометка: «Ничего существенного». Неужели вы думаете, что если бы Лебрен-Рено выслушал какое-либо признание, то он не поторопился бы доложить об этом? И неужели военный министр, узнав на следующий день о смутных слухах, просочившихся в прессу, не был бы озабочен, если бы слухи эти были хоть сколько-нибудь обоснованы? Разве не отдал бы он тотчас же приказ о проведении нового следствия с тем, чтобы получить это решающее показание? Разве не попытался бы он заставить Дрейфуса сообщить дополнительные подробности, чтобы узнать – ведь это так важно для национальной безопасности, – какие же именно документы были переданы иностранной державе? Нет, право, чем больше размышляешь, тем яснее становится неправдоподобность всей этой истории с признанием.

Крестэй. Вы должны напечатать беседу с Люсом по этому поводу.

Баруа. Он находит, что время еще не наступило. Он ждет свидетельских показаний Казимир-Перье [39]на процессе Золя.

Юлия Вольдсмут (показываясь в дверях).Господина Баруа просят к телефону.

Баруа встает и выходит.

Зежер. Как бы то ни было, я думаю, что позиция Кавеньяка нам на руку.

Порталь. Нам на руку?

Зежер. Конечно. Подумайте только. Бывший военный министр торжественно заявляет в палате депутатов о существовании документа, решающего исход дела и неоспоримо свидетельствующего о виновности Дрейфуса. И вот, когда будет публично доказано, что все это – подлог, что документа, о котором идет речь, не существует, или если он даже и существует, то переделан задним числом в интересах обвинения, – тогда общественное мнение страны будет потрясено. Я готов в этом поручиться! В противном случае – Францию подменили!

Крестэй (печально).Подменили… Никогда вы не были так правы.

Порталь. Все это станет ясным на процессе Золя.

Баруа возвращается.

Баруа (взволнованно).Мне звонил Вольдсмут… Он сейчас узнал, что Золя хотят привлечь к ответственности лишь за те обвинения, которые он высказал по адресу военного суда тысяча восемьсот девяносто четвертого года; все остальные выдвинутые им обвинения обходят молчанием. Не могу понять: с какой целью?…

Порталь (вставая).Это очень важно.

Крестэй. Но они не имеют права!

Порталь. Прошу прощения…

Крестэй. Что это изменит?…

Баруа. Дайте сказать Порталю.

Порталь. Это становится серьезным. Правительство старается всеми возможными средствами помешать разбирательству обвинений, выдвинутых Золя. Существует точная статья закона, по которой обвиняемый не может приводить никаких доказательств, выходящих за круг вопросов, указанных в судебной повестке.Другими словами, ограничивая рамки обвинения, выдвинутого против Золя, тем самым произвольно ограничивают рамки судебного разбирательства.

Крестэй. Таким способом смогут свести на нет всю защиту Золя.

Порталь. Безусловно!

Баруа. Чудовищно!.. Они хотят задушить процесс.

Крестэй (возмущенно).Это – происки прокурора.

Порталь. Это закон.

Все подавлены.

Зежер (медленно).А я, я не верю в это. Обвинения, выдвинутые самим Золя, слишком оскорбительны, чтобы их можно было замолчать. Нельзя оставить безнаказанным человека, написавшего и опубликовавшего такое письмо! (Подходит к плакату, где крупными буквами напечатано письмо Золя. Читает.)