Жан-Поль Готье. Сентиментальный панк

Восьмидесятые облачили его в мантию славы. Альпака цвета фуксии, виниловый воротник, украшенные стразами карманы – он делал модным все, чего бы ни касался. Каждое его высказывание попадало в яблочко, он нравился всем, разрабатывал уникальные ноу-хау и обладал завидной предприимчивостью. Конкурентов у него почти не было, женские журналы склоняли на разный лад имя Готье, страницы пестрели фотографиями его простоватой улыбки и его клетчатых килтов. Внешняя сторона: шампанское и Perfecto. Изнанка: его жизнь была полна печали. Подкладка сверкающей мантии была черна, как траурный креп. Оставаясь вежливым, даже когда им овладевало отчаяние, этот человек скрывал свои истинные чувства и прятал от чужих глаз сумрачные тупики и темные закоулки города своей жизни. Рожденный для праздника, заставлявший всех улыбаться, раздающий пропуска в игривый рай, Жан-Поль ни слова не говорил о своих собственных страданиях и страхах. «Слава – это траурный покров счастья», – писала мадам де Сталь. Первый удар оставил глубокую душевную незаживающую рану. Говорить о нем можно было, только используя мягкие слова, присыпанные рисовой пудрой: Бабуля Гаррабе покинула улицу Пастер и жила теперь в санатории на окраине Парижа. Она больше не чувствовала ни горя, ни радости. Эта очаровательница и веселая модница была уже давно не в ладах с нашим миром. Внук хорошо понимал, что она уже покинула его. Чародейка, предсказавшая ему большое будущее, даже не понимала, что ее голубоглазый Рюбампре[117] уже завоевал Париж. В ящиках стола в ее комнате лежали сотни убедительных газетных вырезок, но Жан-Поль ясно видел, что ее рассудок и сердце идут разными дорогами. Опереточная музыка стихла. В 1978 году, через два года после блистательного дебюта во Дворце открытий, еженедельный посетитель санатория на окраине потерял свою обожаемую бабушку навсегда. Он знал, как пережить эту потерю: Готье сделал так, как делали до него все поэты, художники и артисты. Он ввел образ пожилой мадам в свой «воображариум». Ее нижнее белье, ее манера носить корсаж лососевого цвета, движения рук, прическа… Она является нам в каждой его коллекции.

Работающие бок о бок с ним люди слышали о Бабуле Гаррабе каждый день. Журналистам он неизменно рассказывал о желтоватой писчей бумаге, о секретере XVIII века, большом зеркале, камине, двух канделябрах. Обо всем, что окружало его в комнате, где он спал, а она берегла его сон, охраняла от дурных грез своего маленького дорогого единственного птенчика. Для него был всегда открыт ее большой шкаф с сокровищами. Он выуживал оттуда шелк и фуляр, нижнее белье, таинственные флаконы, шляпки с перьями, гравюры, письма… Святилище в Аркёй. Мари Гаррабе, в отличие от родителей Жан-Поля, могла себе позволить телевизор. Именно у нее, лучшего друга, самой нежной возлюбленной, он и увидел все эклектические достижения французского телевидения. С Бабулей он обсуждал фильмы Годара, «Дим Дам Дом», модные панталоны Сильви Вартан, металлические платья Пако Рабана, в которых щеголяла Франсуаз Арди. Они оба словно пребывали под гипнозом. Это была документальная любовь, педагогическая нежность, культура в черно-белых тонах. Иногда они добавляли цвет. Бабуля позволяла ему показываться на улицах Аркёй с краской «Диаколор» незабудкового цвета на волосах. Все просто: Жан-Полю она позволяла все.

Эвелин, кузина Жан-Поля с отцовской стороны, была под большим впечатлением от властной женщины Мари Гаррабе. Она не понимала их отношений. «Он предпочитал ее общество всем остальным, вообще всем, – рассказывает Эвелин. – Мне кажется, что она просто все ему позволяла, а родители были немножко строже, чем нужно. Сама я боялась ее пристального, проникающего под кожу взгляда. Но для Жан-Поля она была богиней».

В тот год это горе он преодолевал, заполняя все свое время судорожной активностью. Аркёй остался далеко позади. Жизнь в Париже шла своим чередом, принося новые заботы: найти средства, меценатов, партнеров. Продолжать работать с пустым кошельком, поддерживать связи с прессой, ловить удачу… «Либерасьон», «Мари Клэр», «Элль» – все эти издания поддерживали первого модельера, который вознамерился изменить моду и нравы. К тому же рядом находился Франсис. Его единственная любовь.