Жанна д'Арк

Она услышала треск горящих поленьев, и забота о спасении ближнего, стоявшего на опасном месте, вытеснила остальные мысли. То был брат Изамбар. Она передала ему крест и просила поднять его кверху и держать перед ее глазами, чтобы она могла черпать надежду и утешение, пока не войдет в царство вечного мира. Она заставила его отстраниться от огня. После того она успокоилась и сказала:

— Теперь держите распятие перед моими глазами, до самого конца.

Но Кошон, этот человек, не знавший стыда, постарался отравить ее предсмертные минуты. Он подошел к ней — черная, преступная душа! — и крикнул:

— В последний раз предлагаю тебе, Жанна, — покайся и заслужи прощение Господа!

— Из-за тебя я умираю, — ответила она, и это были последние ее слова, обращенные к жителю земли.

Черный дым, из которого вырывались красные огненные языки, окутал ее густым облаком и скрыл из глаз. И из середины этого мрака доносилась ее звучная, красноречивая молитва; а когда ветер на мгновение слегка рассеивал тучу дыма, то можно было смутно разглядеть обращенное к небу лицо и шевелящиеся уста. Наконец прорвалась кверху благодетельная волна огненной стихии, и никто больше не видел этого лица, этого стройного тела. И голос смолк.

Да, она ушла от нас, — Жанна д'Арк! Как немного слов нужно, чтобы поведать нам, что наш роскошный мир опустел, обнищал!

Заключение

Жак, брат Жанны, умер во время великого руанского суда. Сбылось все, предреченное Жанной на лугу, в тот день, когда она сказала, что мы, остальные, пойдем на войну.

Ее бедный старый отец не мог пережить известия о ее мученической кончине — сердце его не выдержало.

Матери Жанны была назначена пенсия от города Орлеана, и она прожила еще долго, пользуясь этим пособием. Через двадцать четыре года после смерти своей знаменитой дочери она совершила путешествие в Париж зимой и присутствовала на открытии совещания в соборе Парижской Богоматери — то был первый шаг к Восстановлению. Париж был переполнен народом, собравшимся со всех концов Франции; и они спешили взглянуть на почтенную старушку, и нельзя было не умилиться, созерцая, с каким благоговением растроганная толпа расступается перед ней, идущей в собор, где ее ожидали великие почести.

Коснусь теперь Суда Восстановления. Жанна венчала короля в Реймсе. Вместо награды он предоставил врагам затравить ее насмерть, а сам не сделал ни единой попытки спасти ее. В продолжение следующих двадцати трех лет он был равнодушен к ее памяти; равнодушен к клейму осуждения, которым попы запятнали ее доброе имя, мстя за все, что она сделала для спасения его самого и его державы; равнодушен к тому, что Франция устыдилась своего позора и начала мечтать о восстановлении доброй славы Освободительницы. Все это время он был равнодушен. Потом он вдруг переменил образ мыслей и начал сам требовать, чтобы бедной Жанне была оказана справедливость. Почему это? Почувствовал ли он наконец благодарность? Или угрызения совести подступили к его жестокому сердцу? Нет, он исходил из более ценных соображений — ценных в глазах таких людей, как он. Дело в том, что к этому времени, когда англичане были окончательно вытеснены из Франции, они начали поговаривать, что король получил свою корону благодаря женщине, которую церковный суд признал сообщницей Сатаны и сжег на костре как колдунью; а потому, можно ли считать его настоящим, правомочным королем? Конечно, нет. Никакой народ не позволил бы такому королю оставаться на престоле.

Надо было приниматься за дело, и король больше не медлил. Вот почему Карл VII начал вдруг заботиться об оказании справедливости своей благодетельнице.

Он обратился к Папе; Папа назначил коллегию богословов и поручил ей ознакомиться с событиями жизни Жанны и сообщить свое заключение. Коллегия заседала в Париже, в Домреми, в Руане, в Орлеане и в других местах и в течение нескольких месяцев трудилась над этой задачей. Были исследованы отчеты суда над Жанной; были допрошены и Бастард Орлеанский, и герцог Алансонский, и д'Олон, и Пакерель, и Курсель, и Изамбар де ла Пьер, и Маншон, и я, и многие другие, чьи имена знакомы вам по моим рассказам; кроме того, были вызваны больше ста свидетелей, чьи имена вам не столь знакомы: друзья Жанны из Домреми, Вокулера, Орлеана и других мест, — и многие судьи и иные очевидцы Руанского суда, отречения и мученичества. И после такого всестороннего исследования личность Жанны, как и ее жизнь, была признана безупречной, непорочной, и этот приговор был занесен в отчет как вековечный памятник.

Приятно было слушать, когда герцог Алансон восхвалял военные дарования Жанны и когда Бастард красноречиво подтверждал этот хвалебный отзыв и затем начинал рассказывать, как кротка и добра была Жанна и сколько в ней было огня, стремительности, веселого лукавства, нежности, сострадания — всего чистого, благородного и прекрасного. Своим описанием он воскресил ее, и мое сердце болезненно сжалось.